|
Однажды миссис А., которая руководила центром, дала мне понять, что в кругах медиумов предпринимаются определенные шаги, дабы заставить меня убраться из этих мест. Не подлежало сомнению, что эта мадам с тучными чакрами являлась главным спиритом южнокалифорнийского округа эзотерической церкви. По мере того как развивалась интрига, мое состояние грогги переходило в глубокий нокаут. И это — в благодарность за ту роль, которую я сыграл в становлении учреждения! Как-то миссис А. уведомила меня в том, что определенное число моих клиентов чувствует свое эго ущемленным. Тут уж мне сказать было нечего, так как часто именно так и бывало. Вместо того чтобы говорить моим реципиентам, что они были Нефертити или водили дружбу с самим Иисусом Христом (можно подумать, — ни один житель Калифорнии в своей прошлой жизни не был дворником), мой шаловливый «оракул» всегда бестактно указывал на то, что в своем прежнем существовании мои клиенты мнили себя королями, носившими такое же иллюзорное «новое платье», как и в знаменитой сказке Андерсена. Нет бы моему обидчивому «вещуну» нашептать правду о будущих подругах сердца и милых дружках, так он нес такой собачий бред и ахинею, что тогдашние милые дружки и подружки сердца клиентов превращались в их сокамерников. Я сообщил миссис А. что в таком деле компромиссы не возможны. Если ко мне приходят люди с раздутыми донельзя мечтами, то долг моего «оракула» действовать на манер ложа из иголок для йогов. Я готов был к «апокалипсическим» последствиям и скорее бы уволился, чем стал угождать своим «гаданием» клиентам. Миссис А. не испепелила меня огнем, но вскоре после этого я оставил свою экспериментальную карьеру спиритического картежника и устроился садовником. Вкус и запах страха, ощущаемые при столкновении с таким явлением, как апокалипсис, приданы ему святым Иоанном Богословом. В своем эссе «Апокалипсис» Д.Г. Лоренс относит последнего из библейских пророков к категории лиц с «заурядным мышлением», которые, в достаточной степени исказив изначальное значение этого слова, сделали его боевым кличем не в меру старательных представителей христианской паствы. Отпуская грехи нынешним грешникам, эти историки в тайне надеются, что в день Страшного Суда с ними поступят точно так же. Нагнетание святым Иоанном атмосферы всеобщего страха вовсе не исключает возможности его правоты в ином смысле. Может быть, тех, кто не готов к восприятию сущностного значения этого слова, и в самом деле ожидает настоящая катастрофа. Никому не нравится, когда действительность опрокидывает его чашу грез. Никто честно не признается, что готов с радостью разжечь факел откровения в самых интимных закоулках своего бессознательного состояния. Прежде чем свет открытия сможет рассеять мрак ненужного страха и порочности, он должен сперва обнажить тот призрачный материал, из которого скроены наши мечты. — 167 —
|