|
То, что мы называем искусством, начинается как минимум в двух метрах от тела. Но вот, благодаря кичу, мир вещей приближается к человеку; он позволяет себя потрогать и в конце концов рисует свои лики внутри человека. Новый человек несет в себе всю квинтэссенцию древних форм, и при соприкосновении со средой, происходящей из второй половины XIX века, в грезах, а также во фразах и образах некоторых художников образуется существо, которое можно было бы назвать «меблированным человеком[429]. Сюрреалистические грезы как предмет анализа сами оказываются для Беньямина источником подчас противоречивых интерпретаций. Если связь с «революционным опьянением», первобытным тотемизмом, идея продуктивной границы между грезами и явью свидетельствуют об их интерпретации в связи с сакральным, то в конце статьи о сюрреализме Беньямин позволяет читателю заподозрить его в некотором рационализме – здесь грезы пробуждают сознание, причем буквально: Сейчас сюрреалисты – единственные, кто понял свою сегодняшнюю задачу. Выражение их лиц, всех до одного, смахивает на циферблат будильника, звонящего беспрерывно[430]. Французский исследователь Жан Леенарт обратил внимание на то, что слова «греза» («r?ve») и «будильник» («r?veil») – однокоренные во французском языке, хотя в немецком подобной игры слов не существует (это, впрочем, неважно, так как Беньямин прекрасно владел французским). Получается, что будильник, пробуждающий революционное сознание, и греза, обозначающая «опьянение», далекое от «сознания», неким образом взаимосвязаны. В финале беньяминовской статьи Леенарт видит «образ некоторого формирования рационалистического мышления»[431]. Идея Леенарта находит свое подтверждение в «Книге переходов», где в отличие от статьи о сюрреализме Беньямин не апологизирует пограничное состояние между сном и бодрствованием (вплоть до критики Арагона, который «упорно продолжает жить в царстве грез»), а подчеркивает важность «пробуждения»: Речь идет о том, чтобы найти здесь образы-сопровождения пробуждения. Хотя у Арагона продолжает жить импрессионистическое начало: «мифология» этого импрессионизма отвечает за многочисленные бесформенные мифологемы книги, – речь идет здесь о растворении «мифологии» в пространстве истории. Разумеется, это может произойти только благодаря пробуждению еще не осознанного познания прошлого[432]. — 149 —
|