Перевоплощение

В этом отношении есть что поставить в упрек и Востоку. Простой философский агностицизм Будды был слишком труден для среднего восприятия. Люди хотели надеяться, они жаждали магических слов, которые очистили бы их от собственных злодеяний. Закон Будды предназначался для архатов, для тех, кто вступил на путь, отрекся от мира и посвятил себя достижению нирваны. Остальным доктрина, должно быть, казалась ужасной или немного жесто­кой. Человек был полностью предоставлен самому себе. Он сам распоряжался своей судьбой и мог либо возвеличить себя, либо погубить, у него не было бога, которому он мог бы молиться, не было дэв, чтобы помочь ему справляться с делами, — только закон, только причина и следствие, приказ посту­пать надлежащим образом. Полное отсутствие кра­сочности и храмов с богато украшенными алтарями, никаких праздников и торжеств и никакой святой воды, чтобы смыть с себя грехи, — только прожива­ние человеком неисчислимых жизней, которые бу­дут такими, какими он их сделает сам, только счета к оплате и мужество продолжать борьбу под бреме­нем кармы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что простая доктрина Будды практически сразу же под­верглась серьезным изменениям. Каким образом его агностицизм породил несметное количество богов — это вопрос, относящийся к истории. Люди, искав­шие легких путей, отвернулись от закона и обрати­ли свои взоры к священнику. Древний буддизм по­чти полностью утрачен, ибо человеческий разум оказался неспособным вынести простую истину.

На Западе сложилась несколько иная картина. За упадком мистерий последовали столетия, лишенные какой бы то ни было философии и насквозь пропи­танные одной лишь слепой верой в невидимую суть вещей, и поэтому закон перевоплощения пришел на Запад как философия, как подтверждение уже сло­жившейся веры. Те, кто приняли этот закон, с ра­достью вплели его в причудливую ткань собственных воззрений и доктрин с той лишь разницей, что на Западе цепь повторных рождений завершается не нирваной, а превращением в сверхчеловека. Мы все верим в то, во что хотим верить, и те, кто хотят стать бессмертными, стараются поверить в бессмертие как в реальность.

Согласно учениям Азии и некоторых мистических христианских сект, перевоплощение и карма означа­ют примерно одно и то же, различны только конеч­ные цели.

И если восточные представления при их осозна­нии оказываются более зрелыми и благородными, чем западные, то причина этого, видимо, кроется в древности Востока. Азия в своей истории пережила множество верований и пресытилась самой мечтой о жизни. Для того, кто жил долго, долгая жизнь мало что значит; так и миру, много пережившему, много страдавшему и смягченному веками бытия, наша западная любовь к жизни может казаться слег­ка ребяческой. Восток уже был великой цивилизаци­ей, когда мы еще жили в пещерах, а эпоха упадка началась на Востоке задолго до цивилизации Евро­пы. Он пережил жизнь, знавал гораздо большие глу­пости и безумства и умеет быть терпимым к новому миру, которому еще предстоит многое узнать. Вос­точный святой более не живет в этом мире, он меч­тает о пространстве и покое и знает, что однажды и мы начнем мечтать о том же, когда наша культура станет древней, устанет и потеряет интерес к факту бытия. Буддийскому архату в его одеянии цвета шафрана не нужно ничего из того, о чем мечтаем мы. Он не жаждет ни богатства, ни власти, ни по­честей. Он стремится только к нирване, которая является для него поистине концом ожидания.