Наследие Арконы

– Что это? Моё колесо!? – вдруг воскликнула девушка.

Так и есть, я тоже услышал перестук прядильного колёсика – не иначе, Боги следили за нами свысока.

На столе я нашёл масляную лампу и, засветив её, убедился лишний раз, что хозяйка не бралась за пряжу – она сидела здесь, рядом со мной, колесо покачивалось у окна, будто кто-то только-только отошёл, незримый и бесплотный.

– Мы живем – не ахти как. Потому, не сердись, путник, у меня нет вина, чтобы предложить тебе, но есть немного сыра, а там ты найдёшь ячменные лепешки и молоко.

Теперь я смог получше разглядеть Солиг. Да, ни одна из смертных не сравнилась бы с ней статью, и счастлив был бы тот мужчина, кому подарила бы она свою любовь.

– Не думай так, … – предупредила она, но я заметил, как участилось её дыхание и как поднимается грудь.

– Не буду, – ответил бы я, если сумел, – но тем соврал бы и ей, и себе.

– А как зовёшься ты, мой ночной гость? – спросила слепая.

– Зови меня Инегельдом, милая. Я не голоден… – путая мысли, иначе и не мог, пояснил я ей. – Это была твоя песнь?

– Да. Моя, – отрезала она.

Встала, словно давая понять, что ночной разговор окончен.

– Я постелю тебе… Ты устал, тебе предстоит неблизкий путь.

– Кажется, я уже пришёл? – подумал я.

– Ты опять, – тихо вымолвила она. – Не надо, не сейчас. Спи.

... В кузне царило страшное запустение. Иначе и быть не могло, ибо люди перестали чтить хозяина альвов огня, и он отвернулся от них.

Начертав при входе руну Велунда, я вернулся к горну, тронул скрипучие меха. Они нехотя подались.

Пламя уж весело потрескивало на углях, когда я спиной ощутил чьё-то приближение.

В дверях показалась старая Берта – о Боги, не знающие жалости, время не пощадило её. Прихрамывая и помогая себе клюкой, старуха приблизилась, испытующе поглядела на меня:

– Этот хутор, должно быть, проклят! – наконец, сказала она, не стала дожидаться ответа и продолжила. – Хотя всемилостивый господь наш велел терпеть, иногда я думаю, что мы зря прогневили прежних Богов.

– Молчишь, – прокряхтела она. – Я знаю, это твой крест. И у дочери моей тоже свой крест. Так решил Он! – Берта подняла кверху кривоватый палец, рука её обессилено и обречённо упала вниз.

Я кивнул старухе. К чему спорить попусту, надо дело править.

– Моя дочь сказала, ты искал моего брата. Ума не приложу, с чего бы это она так решила, да и зачем он тебе сдался. Торвальд умер, упокой Господь его душу, он был добрый христианин, и искупил все свои прегрешения.

Я снова кивнул старухе и свободной рукой показал, чтобы она продолжала рассказ.