|
Во тьме я вижу неплохо, но лунный бог точно хотел помочь мне. – О, Всеотец! Едва бросив взгляд на младую хозяйку, я уже мог поклясться, что в целом свете нет девушки прекраснее этой. Кто бы мог подумать, что она – человек. Кожа девы белее лапландских снегов, тонкие губы, гордая, без единой складочки шея, к которой я бы с готовностью припал, точно вервольф, если бы… Рыжие, как языки игривого пламени, волосы стекали волной на плечи. Предо мной стояла та, одна из немногих, или даже единственная, ради которой герои баллад истязают собственный рассудок, если бы… Это была женщина, по которой стучит, словно бешеное пламя в горниле, сердце в грудной клетке. Оно так колотит о ребра, что вот-вот проломит их и выскочит оттуда просто под ноги, а сердце героя непременно растопчут, если, вняв мольбам, красавица не подберёт его. Если бы… Луна заглянула ей в самые очи. Зелёные девичьи глаза были неподвижны, пусты и безжизненны. Девушка знала, что по ту сторону порога стоит путник, которому по простоте душевной только что доверилась. А я не мог ей сказать и слова. – Родная! Как же это? – воскликнул мой разум, воскликнул и затих. – Я привыкла, добрый гость! Не пытай себя… Но что же ты стоишь? – молвила она, протянув мне тонкую руку. И, удержав её маленькую хрупкую ладонь, как громом поражённый, я шагнул навстречу судьбе. Тело порой запоминает лучше, чем голова. Сколько раз я входил в эту дверь? Как давно это было, тогда мне ещё не приходилось нагибаться, с риском расшибить лоб… – Матушка хворает, она давно спит, – слегка растерянно проговорила девушка, едва я довёл её до скамьи. – Почему ты дрожишь? – Я не слышала стука огнива, – опередила она меня. – Не бойся, я не причиню тебе вреда! – внушал я, гладя девичью ладонь. – Я чувствую, – сказала девушка, – ты не из злых людей. – Как зовут тебя, милая? – подумал я, легонько касаясь губами нежной кожи. – Солиг, – ответила девушка, высвобождая пальцы. – Солнечная! Светлана! – ослепительно вспыхнуло сознание. Ах, я растяпа! Она замерзла, бедняжка. Рука была так холодна, а может, это моя щека так горяча! Гладкая, ещё нетронутая ни временем, ни поцелуями кожа. Мне бы согреть совсем озябшую девушку, прильнув к её губам – но не по обычаю. Мне бы воспламенить её душу жгучими красноречивыми речами – но немой не вымолвит слов. – И в самом деле, – спохватился я, – великая Фрейя! Мне нельзя желать её! Я не в праве использовать её немощь! Сделай же что-нибудь, мудрая Фригг! Будь справедлива, не дай же пропасть этому совершенству, но огради его от недоброго! — 187 —
|