Наизнанку

ГЛАВА 17. МАМА

… А вечером был тот самый, наверное, самый важный для него разговор. Мама пришла ночью, и они говорили. Час-то точно. Он таял и купался в её интересе и внимании. Она спрашивала и спрашивала, слушала и слушала.

А потом как-то очень просто объяснила, что у всех других не так, что очень жалеет, что не может, как он, что, наверное, за такими как он - будущее, и как примерно ему с этим жить дальше.

Удивительно просто и легко.

ЧАСТЬ 2. ТАК НАЗЫВАЕМАЯ ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ

ГЛАВА 18. БОТАНИКА

Он отдыхал среди растений. Он любил их. Розы в Ботаническом. Какой ровный сильный и ласковый свет без границ, кусков и дырок. Странно, почему другие чувствуют аромат, но видят так ограниченно. Когда-то потом он прочтет, что у людей, видите ли, преобладает зрительное восприятие (каламбурчик)?! Хотя ведь чутьём и слухом воспринимают куда больший диапазон. Почти все могут чувствовать тепло и запах за кажущимися физическими границами плотности, но не могут видеть. Ему это не понять. У природы или Бога мало логики.

А ведь каждый куст, каждая роза – бесконечны.

Когда он входит в Бот сад, то попадает в пространство, океан мягкого зелёного, нежного жёлтого. Лишь кое-где искусственно и необдуманно посаженные рядом деревья не ужились, и начертили границы, или - чуть шарахнулись друг от друга.

И ещё мешают асфальт и провода. Они даже в лесу обычно портят картину. Асфальт мрачен своим серым – убитый камень. От него идет какая-то тяжелая грусть, затмевающая теплый коричневый земли и корней, она встает маревом (кажется, это и другие видят иногда), когда его греет солнце. А провода ужасны. На них он не может смотреть: рой чего-то до боли непонятного. Только они дали ему когда-то неожиданное понимание того, что он смотрит не только глазами. Что, закрыв их или отвернувшись, видит всё равно.

Поэтому от проводов он уходил быстро, прятался к какому-нибудь дереву.

Хороши были большие лиственницы. Рядом с ними он даже извинялся непроизвольно за вторжение себя. И старался убрать всё, заполниться их мягким спокойно-весёлым теплом и зелёной с жёлтым силой. И здесь приходило, как сумасшествие, ощущение, что они (единственные, м.б.), кто понимает и чувствует, как он, с кем он может общаться. М.б. он - неудачное ходячее дерево? Очень неудачное ?.

Когда он сидел здесь, часто приходили местные собаки. Бедные городские звери. Наверняка их дикие собратья могут быть также чисты и однородны, прекрасно одноцветны как деревья. А эти, с грязной драной шкурой… Их цвет - тоже остался клочками, остальное – жалкий страх непонятных оттенков, дурные привычки и желания. Даже недавно ощенившиеся суки и щенки нахватались мусора человейника и состоят из него, как из отходов, которыми питаются. С этим они подходили, несмело виляя хвостами и неизвестно чего от него ожидая. Но он не реагировал как обычно: не подзывал и не прогонял. И потихоньку природа побеждала в них. Они стряхивали с себя серость и грязную чёрно-коричневость. Да, вот оно – серо-буро-малиновость! Иногда они устало ложились рядом у дерева, стараясь коснуться его, как бы для поддержки, и мутное облако стекало с них под траву. И тогда их почти не оставалось видно. Ни - силы, ни - нежности… Бедные звери. А стоило ему шевельнуться – испуг. Бедные звери. Надо не стать таким.