Месть еврея

— Вы забываете, что есть существо, о будущем по­ложении которого необходимо договориться. У вашей жены есть ребенок, по отношению к которому у вас нет никаких обязательств. На мою долю выпадает обязан­ность воспитать эту девочку и обеспечить ее будущность. Считаю долгом заявить вам, что если она лишится ма­тери, я возьму и помещу ее в надежные руки.

Гуго испытующе смотрел на Рауля.

— Вы желаете взять вашу девочку. А княгине из­вестно ее существование? Согласна ли она принять де­вочку в свой дом и быть ей матерью?

Рауль сильно покраснел.

— Нет, я не могу требовать, чтобы она воспитала моего ребенка, хотя ей известно мое прошлое, так как между нами нет тайн. Но я хочу поместить девочку в почтенное семейство и заботиться об ее будущности.

Горькая, презрительная усмешка скользнула по гу­бам банкира.

— Я ценю ваши добрые намерения, князь, но все эти заботы излишни. Я оставлю у себя ребенка, которого узаконил и крестил как своего, а этот акт обеспечивает Виоле состояние и общественное положение. Я простил свою жену, безусловно, и не опорочу ее память, отверг­нув ребенка, которого принял вместе с ней под мой кров. Затем, ваша светлость,— закончил он, вставая,— я пойду предупредить Руфь о вашем посещении.

Оставшись один, Рауль стал в волнении ходить по комнате, сильно недовольный собой и смутно досадуя на Гуго. Его пренебрежительно отстранили, и он вынуж­ден терпеть это великодушие «выкреста», который отра­вил несколько лет его жизни. Мучимый этими мыслями, князь машинально остановился около стола с книгами и журналами: наверху на роскошной розовой этажерке возвышался бронзовый бюст. Вдруг Рауль вздрогнул — это бюст Аллана Кардека, точно такой же, какой стоял и на его столе, и эти книги и журналы были спиритуа­листического направления. Теперь он нашел ключ к раз­гадке, ему стала ясна причина коренной перемены в ха­рактере банкира. Сознание бессмертия души и цель ее земного воплощения победили, сковали чувства ненависти и мщения, сделав сурового и пылкого человека доб­рым и сострадательным.

Голос Гуго, приглашавшего Рауля к больной, прервал его размышления. Как бы преобразясь, с иным видом и тоном, Рауль повернулся и искренне, дружески сказал:

— Г-н Мейер, сознаюсь, что я был очень удивлен пере­меной в вашем образе действий, но теперь я понял при­чины: вы — спирит и в духе спиритуализма поступаете относительно вашей жены и меня. Так я должен вам сказать, что я тоже спирит и перед изображением вели­кого философа, которого мы оба чтим, я сознаюсь, что неверно судил вас. Вы великодушный и добрый чело­век, и я был крайне неправ,— он остановился.