|
Конечно, это описание - самое, что ни на есть поверхностное, годящееся, разве что, как иллюстрация для тех, кто до сей поры о принципе доминанты и слыхом не слыхивал, но суть дела эта иллюстрация сколько-нибудь да передаёт. Далее же необходимо брать книги Ухтомского, да и штудировать их, как советовал Дознер, с карандашиком. А Бибигон, явившийся Владиславу Евгеньевичу во сне, как раз и олицетворяет принцип действия подпорогового сигнала, могущий разрушить доминанту, будучи для неё незаметным. Юркий, гибкий и подвижный Бибигон может просочиться куда угодно и, будучи, незаметным для чудовища, нанести ему множество ран, кои в совокупности своей окажутся смертельными. Довольный ходом своей мысли, Лебедько даже позабыл о ноющей боли, заполонившей весь его организм. К тому же, и время уже приближалось к полудню, а стало быть, пора было седлать «троечку» и направляться на дачу Якова Аркадьевича. *** Отворивши калитку, и увидев перед собой гостя, так сказать, во всей его боевой раскраске, Дознер попятился несколько назад и посторонился, пропуская Лебедько на известную уже нам веранду. Поспевший к тому времени чай, оказался весьма кстати. Как и в прошлый раз, хозяин долго молчал, и тут уже трудно уразуметь, являло ли сие молчание привычный Дознеру распорядок приготовления к обстоятельной беседе, или же он и впрямь проглотил, было, язык, увидевши нашего героя в образе, никак не соответствующем человеку средних лет, а, тем более, профессору. Как бы там ни было, выкушав кружку чаю, хозяин, наконец, просипел: «Ну-с, рассказывайте!» Лебедько был принужден живописать события минувшего вечера, приукрасив их придуманными на ходу подробностями. Выслушав рассказ гостя, Дознер пустился в довольно-таки нудные рассуждения о печальной русской доле, кои автор не считает нужным воспроизводить, в силу их банальности и изъезженности. Владислав Евгеньевич слушал хозяина также без особого интереса, ожидая удобного случая, дабы поведать свои мысли касательно доминанты и подпороговых сигналов. Случай наконец представился, и вот тут-то Яков Аркадьевич оживился необычайно, явив гостю не только румянец на лице своём, но и вновь обратив к нему заветное слово «товарищ»: «Вы, я вижу, искуснейшим образом предвосхитили то, о чём я намеревался вам нынче поведать! Сам я уже стар и не имею достаточно сил для приведения своего замысла в исполнение, но в вас, товарищ, я вижу истинного патриота, обладающего, к тому же, ещё и кипучей энергией, которая столь необходима для нашего дела. Вы ведь помните, как произошла Великая Октябрьская Социалистическая Революция?», - Лебедько, в силу возраста своего, не мог, конечно, помнить событий столь отдалённых, да и Дознер, пожалуй, хватил через край, ибо и сам появился на свет лет через двадцать пять после Октябрьского переворота, как его нынче величают. Ничуть не смущаясь этим, Яков Аркадьевич продолжал: «Революция произошла не вдруг! Приготовления начались лет, пожалуй, за двадцать-тридцать, и заключались в появлении по всей стране небольших марксистских кружков, каждый из которых и являл собой такой вот подпороговый сигнал для доминанты тогдашнего режима. Все эти подпороговые сигналы в своей сумме и подточили самый фундамент монархии в России. В вас же, молодой человек, я вижу вдохновителя и идейного организатора новых, уже современных нео-марксистских кружков». — 69 —
|