|
Образ охотно откликается и повествует: «Я действительно един в тридцати ликах и даже более, я - это сила склейки разрозненности, все мы вместе подобны лимфе — межтканевой жидкости, связующей всё в организме и сохраняющей, между прочим, уникальность каждой его точки. Каждая точка останется уникальной! Но она перестанет воевать с другими и отстаивать свою правоту. Сейчас мы стоим на привале и решаем в какие стороны пойдут мои богатыри и я сам. Я уверен в каждом из своих ребят, как в себе самом, они прекрасно обучены, ловки, крепки и сноровисты. Всё упирается только в то, что нужно взять и начать... Мы застоялись на этом привале... Давно уже стоим... Русский дух может выжить только в режиме нео-кочевничества, жизнь людей может быть и оседлой, однако же кочевничество должно войти в их внутреннюю структуру. Но большинство боится, как боишься и ты, стать хоть внутренними, да кочевниками. В этом же есть элемент некой первобытности - не иметь ничего, и, в тоже время, пользоваться всем, что под рукой. За тысячелетия привычки к частной собственности, вы все очень глубоко погрузились в иллюзию, что действительно чем-то обладаете, что у каждого из вас есть, и в самом деле, что-то «своё». Вот каждый и тянет на себя из-за фундаментального страха это «своё» потерять. Но, как раз, кочевник-то тем и силён, что всегда найдёт себе пропитание в выживет в любых условиях»... Образ Долгорукого начинает расплываться и, наконец, рассеивается. На мгновение кажется сновидцу, будто бы окружает его лишь пустое пространство, однако, вглядевшись пристальнее в маленькую неугомонную и юркую точку, блуждающую в этой пустоте, он замечает, что это - крохотное существо, а именно - герой одной из его любимых детских сказок — Бибигон. Маленький отважный победитель разного рода чудовищ, созданный воображением Корнея Чуковского. Тут Владислав Евгеньевич проснулся окончательно, не имея решительно никаких сил, дабы выдерживать концентрацию внимания, должную быть для созерцания сновидческих образов. Голова его гудела, тело болело в самых разных местах, да и на душе, признаться, было скверно после вчерашней стычки с оккупантами, как он в сердцах назвал «гостей с юга» после разговора с дедом Викентием. Стараясь не производить сколько-нибудь резких движений, чтобы не усугубить боль, наш герой медленно поднялся с кровати. Для умывания ему пришлось спуститься на первый этаж, где находились, так называемые, удобства. Каким-то чудом, возле умывальника обнаружился даже осколок зеркала, глянувши в который, Лебедько лишний раз чертыхнулся: почти на половину левой части его физиономии раскинулся фиолетово-чёрный фингал. «Эк, однако, как меня отдедюлили! Теперь, поди, ещё неделю в приличное общество невозможно будет сунуть нос. Дознер-то, пожалуй, поймёт, а вот перед следующими визави придётся у себя же самого отпуск исхлопотать. Ну, да оно, должно быть, и к лучшему — хоть как-нибудь подготовлюсь к следующей встрече», - успокоивши себя таким образом, путешественник, совершивши краткий ритуал умывания ржавой водой, воротился в свой тесный номер, в котором, кроме кровати, вся мебель исчерпывалась тумбочкой да табуреткой. — 67 —
|