|
Лебедько ни минуты не колебался в том, что, будучи натурой артистической, и никогда не упуская шанса проявить свой талант вычитателя, Карамболь наметил его в качестве очередной жертвы. Судя по всему, прелюдия к «вычитанию» началась уже в трактире. Владислав Евгеньевич вообразил, что весь разговор Карамболя с Маламентом был сыгран специально для него, и, судя по его реакции на нарочитое пренебрежение, будут выстраиваться следующие ходы. К ужасу своему, Лебедько вдруг понял, что не владеет никаким козырем, дабы выудить очередное посвящение - более того, ему уже приуготовляется участь позорно провалиться, а случись подобный провал — дальше ходу нет. Слухи о подобном казусе неминуемо дойдут до Муромцева, и вход к нему будет заказан, несмотря даже на уже имеющиеся рекомендации от Беркова и Закаулова. «Ну, брат, ты, кажется, уж начал пули лить!, - пытался успокоить себя Владислав Евгеньевич, - вообразил, будто бы тебя-то тут только и ждали, чтобы поглумиться», - однако подобные самоувещевания особой бодрости не прибавляли. Тогда наш авантюрист решил, что нарочно употребит все свои силы не столько, чтобы получить посвящение, сколько для того, чтобы не упасть в грязь лицом и уйти от Карамболя с минимальным убытком для своей репутации. Что и говорить, герой наш трухнул, однако ж, порядком. И, воротясь в свой номер, прилёг в меланхолическом настроении на диван. Время было ещё не позднее, спать Лебедько пока не намеревался, а лишь лежал, да пытался судорожно сообразить, как бы ему половчее отбиться от посягательств Карамболя. Да только, посуди сам, почтенный читатель, - что тут можно заранее придумать, ежели даже и не знаешь с какой стороны последует зуботычина. Помаявшись часик в бесплодных поисках упреждающих действий, путешественник, не найдя оных, стал даже злиться на то, что судьба занесла его в Рязань, - а нет бы поехать мимо к кому-либо более безобидному. Тут было много посулено Григорию Михайловичу всяких нелёгких и сильных желаний; попались в его адрес даже и весьма крепкие слова. Что ж делать? Русский человек, да ещё и в сердцах. К тому же и дело было совсем не шуточное. Исчерпавши запас гневных посулов, Владислав Евгеньевич несколько успокоился, начал, было, позёвывать, да как-то незаметно провалился не то, что бы в сон, а в лёгкую полудрёму. Давай и мы с тобой, драгоценнейший читатель, поднатужимся заглянуть под покрывало Морфея, дабы разглядеть привидевшиеся Лебедьку образы, да послушать его обращение с ними. А видится ему донская станица и бравый казак, возлёгший отдохнуть на крутом берегу великой реки. Он усат, лихой чуб вьётся, вырываясь из-под круто заломленной фуражки. Острая сабля лежит рядом в траве, хлопец же устремил взоры свои к величавому закату. Оставим Владислава Евгеньевича созерцать сей колоритный персонаж и задумаемся на минуту, что он может явить для нашего героя в эту нелёгкую для него минуту. Казаки, как издревле повелось на Руси, завсегда слыли, как передовые отряды бойцов с очень высоким качеством самоорганизации и дисциплины. Казаки, в отличие от других военных частей, располагались не отдельно, а целыми станицами, включая баб, стариков и детей, живших практически по военному распорядку. В высшей степени важным являлся налаженный тыл и быт, где немалым подспорьем была семья. Дисциплину в такой семье надобно было держать на должном уровне: бабу - строить, детей с малолетства обучать военному искусству, стариков - поддерживать и слушаться. Вообще, казак - это человек определённого морального склада, можно сказать, правильного склада, имеющего твёрдые убеждения, неколебимую веру в бога, царя и отечество, готовность по первому сигналу напропалую рвануться в самую горячую схватку. — 44 —
|