|
«Какой, однако, дерзкий малый», - думал про себя Александр Геннадьевич: «мне его совсем с другой стороны преподносили. Однако же, к словам его стоит прислушаться». Он разлил ещё по рюмке, опустошив тем самым графин, и, поднявши свою рюмку, произнёс: «Трезвая мысль. Но мы пойдём совсем другим путём!» И немедленно выпил. Лебедько последовал его примеру, но не перестал хорохориться: «Извольте доложить, каким именно?» Губин выставил перед собой ладонь, давая, тем самым, оппоненту понять, что ему следует умолкнуть, а затем выразил свою мысль, не торопясь, степенно и обстоятельно: «Видите ли, почтенный, мир не являет собою некую замкнутую целостность, стало быть, и сама Система даёт всевозможные случайные сбои, причём, не единожды. Ну, а ежели она даёт сбои, стало быть, этим можно и должно воспользоваться, даже в том случае, если изначально заказчик того, что мы делаем — неизбежно системный. На сбоях Системы можно играть и выходить за её пределы, так как она не замкнута, а, стало быть, возможно даже создавать новые её версии и, тем более, степени свободы в ней» «Ловок, чертяка!», - Владислав Евгеньевич, заворожённый последней фразой, проникался всё большим уважением к собеседнику. Ему вдруг положительно захотелось сделать что-либо приятное этому «гиганту мысли», как он его про себя окрестил. Жаль, водка кончилась, а то бы он непременно произнёс какой-нибудь тост в его честь. Здесь автор поспешит воспользоваться паузой, покамест официант, принесший кофе, собирает со стола пустые тарелки. Автору захотелось вдруг покаяться, ему стыдно, когда помыслит, как, до сих пор ещё, он глуп и как не умеет говорить о вещах возвышенных. Как только подступает подобающая минута, тут как-то особенно становится всё у автора напыщенно, темно и невразумительно. Свою же собственную мысль, которую он не только видит умом, но даже чует сердцем, автор решительно не в силах передать, хоть ты, образно выражаясь, «репку пой». Решительно, пора переквалифицироваться в управдомы! Так что, отставим в сторону мысль, которую так и не удалось сформулировать в минуту для моего героя переломную, ибо как-то так всё сошлось в речи Александра Геннадьевича, что начал складываться в нём, уже в который раз, некий новый человек, всё менее меркантильный и всё более обращённый к боли и нужде человеческой. Вернёмся же к нашим собеседникам. Надобно отметить, что не только Владислав Евгеньевич, но оба два они разом вдруг почувствовали расположение друг к другу. Несколько глотков крепкого заварного кофе прояснили мозги: — 111 —
|