|
- Тогда пойдемте со мною. А лучше пригласите-ка меня еще раз к себе домой, - предложил я. Мы вышли, преследуемые любопытными взглядами завсегдатаев салона, неправильно нас понявших. Войдя в ее гостиную, я предложил хозяйке кресло, сам сел в другое и сказал в ответ на ее вопросительный взгляд: - Лиззи... Нет, лучше я буду называть вас Элизабет. Это имя звучит красивее и больше пристало вам. Я понимаю, как тоскует ваша душа по достойной, чистой жизни, о которой мы говорили в прошлый понедельник. Знайте же, я богат, причем богат так, как многим и не снилось. Для меня потерять или потратить двадцать тысяч долларов или даже больше - несущественно, их покроет доход всего лишь двух месяцев. Я много думал о вас после того нашего разговора и сегодня пришел, готовый к тому, к тому... Ну, в общем, смирите свою гордость и примите этот чек Первого национального банка Вашингтона. Возьмете ли вы его, Элизабет? Примете ли мою помощь и решитесь ли, освободившись от сегодняшней нищеты, начать новую жизнь? Несколько мгновений она молчала. Трудно описать словами всю гамму чувств, промелькнувших на лице девушки, прежде чем она спросила: - Но... но как я смогу вернуть деньги? Если, конечно, смогу. И как вы узнаете о том, что я не промотала их и не злоупотребила вашим доверием? -Я вовсе не хочу, чтобы вы когда-либо каким-либо образом возвращали мне эти деньги. Пользуйтесь ими, прошу вас! А что касается меня, Спаситель же сказал: «И кто напоит... только чашею холодной воды… истинно говорю вам, не потеряет награды своей».* (* Матф. 10:42.) Я верю вам. Примите от меня этот чек, как «чашу холодной воды», спасающей вас от гибели. - Я не могу противиться такому предложению и приму вашу великодушную помощь. И, если Бог поможет мне, буду верна обещанию, - сдавленным голосом сказала она. Сдержала ли Элизабет слово, ты, дорогой читатель, узнаешь позже. Скажу только, что в нашем городке больше не слышали о ней, даже направление, в котором она скрылась, не было известно никому, кроме меня. Общество узнало лишь, что картины художницы упакованы и отправлены посылкой в фирму дилеров по искусству в Нью-Йорк Сити. Это было уловкой, цель которой - создать впечатление, будто все картины проданы грузополучателю. На самом деле все было иначе: ничто не могло заставить Лиззи расстаться с картинами, разве что крайняя нужда. Лишь несколько менее ценных были проданы с аукциона вместе с домом и мебелью, принеся неплохие деньги. Ее билет, как я узнал месяц спустя от нашей общей знакомой, католической сестры милосердия, - да благословит Бог этих сестер! - которая ехала вместе с Элизабет до Сан-Франциско, был куплен до Мельбурна в Австралии. Эта информация удивила даже меня, и я было подумал, что у девушки какие-то далеко идущие планы. Но католическая сестра передала мне одну картину, которую Элизабет оставила для меня. На ней был изображен вашингтонский Капитолий, а под ним стояла надпись: «Дом, милый дом». Сестра никогда не бывала в Вашингтоне и потому не поняла смысла этой картины, а больше никто ее не видел. Так что ни одна душа, кроме меня, не узнала, куда уехала светлая, хрупкая, рожденная для высокой цели художница. — 164 —
|