Гражданин двух планет

Вот тут Куонг и нарушил мои размышления, сказав всего одно слово: «Пойдем». И вскоре мы уже взбирались на скалистые уступы, вокруг нас шумели сосны. Здесь, совсем недалеко от жилья человека, бродили олени, склоны были усыпаны яркими цветами - древесными и тигровыми лилиями и фиалками, выглядывавшими из своих скромных убежищ, но сейчас едва различимыми в лунном свете. Я шел, думая о красоте природы, которая, казалось, говорила: «Как гармоничны те, кто приходит ко мне с любовью, стремясь соединиться со всеми видимыми формами, слушая язык этого зримого мира во всем его разнообразии, язык, который рассказывает о вещах невидимых!» И сама душа отвечала трепет­ным ощущениям, наполнившим меня во время этой медитации.

К полуночи мы уже довольно далеко углубились в горный лес, в его тишину. Круглый щит луны ярко сиял над нами, заглядывая в просветы между ветвями сосен. Воздух был напоен теплом и покоем. И все вокруг, казалось, как нельзя лучше подходит для вступления в красоту нового мира, который - я это чувствовал - вот-вот откроется мне.

Однако, внезапно вид Куонга в китайской синей блузе, шедшего впе­реди и остановившегося, чтобы распустить свою косичку, словно бы под­хлестнул все еще глубоко сидевшее во мне предубеждение против китайцев и, подобно холодному ветру, всколыхнул мою душу, нарушил радость и безмятежность. На какое-то мгновение я забыл, насколько Ку­онг превосходит меня в мудрости, и во мне возникло отвращение к ис­следованиям того, что казалось мне священным, в компании с китайцем. Мое тщеславие нашептывало: раз он китаец, значит он ниже тебя. Я ни­чего не сказал вслух, но ощутил острое желание немедленно вернуться в город.

Голос Куонга прервал этот поток неприятных мыслей, и в его словах, как в зеркале, отразился весь мой заносчивый эгоизм, причем настоль­ко явственно, что сам я был ошеломлен и потрясен тем, как мое чувство справедливости могло допустить такую низость. Ведь я же искренне счи­тал, что там, где речь идет об истинной зрелости, национальность играет весьма незначительную роль; я был убежден, что, если один народ и явил больше примеров благородства по сравнению с другим, то все равно из них обоих выходят отдельные личности, способные преодолеть высокие социальные барьеры и стать, по крайней мере, равными, ибо не тело, а именно душа взмывает к Богу!

- Нечему удивляться, - мягко, но не без грусти сказал тогда Куонг, - увы, это - человеческое тщеславие. Оно более плодовито на зло, чем любая иная эмоция. Оно делает людей слабыми тогда, когда они долж­ны быть сильными, заставляет их спасовать перед предрассудком, ког­да требуется храбрость, оно сеет семена Несправедливости, из которых вырастают цветы Нетерпимости и вызревает урожай Подлости.