Эссе

календарь. Несколько пристыженный, чувствуя неудовлетворенность всем

происшедшим, я вышел из дома и пошел по мосту через речку, и вдруг перед

мной побежал человечек, он вскочил на мерила моста и жестом приказал мне

выбросить подарок моего отца, кинуть его в речку. Я сейчас же выполнил это,

не было ни сомнений, ни колебаний, если только человечек был тут, сомнения

и колебания появлялись лишь тогда, когда его не было, когда он пропадал и

бросал меня одного. И еще я помню, как я однажды пошел гулять с моими

родителями, и появился человечек, он шел по левой стороне улицы, я следовал

за ним, и сколько бы ни приказывал мне отец перейти к нему на другую

сторону, человечек не переходил, он упорно продолжал идти слева, и мне

приходилось каждый раз бежать обратно к нему. Отцу в конце концов это

наскучило, и он разрешил мне идти, где вздумается. Он был оскорблен, и лишь

позднее, дома, задал мне вопрос, почему же все-таки я был до такой степени

непослушным и что заставило меня идти по другой стороне улицы. В таких

случаях я оказывался в затруднении, хуже того, в безвыходном положении

потому, что сказать кому бы то ни было хоть слово о человечке, было самой

невозможной вещью на свете. Не было ничего более запретного, более

страшного, более греховного, чем выдать человечка, назвать его, рассказать

о нем. Я не смел даже думать о нем, даже звать его или желать, чтобы он

пришел. Если он являлся, это было хорошо, и надо было идти за ним. Если он

не являлся, все было так, словно он никогда не существовал. Имени у него не

было. Но совершенно немыслимо было бы не пойти за ним, раз уж он появился.

Куда бы он ни пошел, я шел за ним, в воду - так в воду, в огонь - так в

огонь. Это было не так, чтобы он нечто приказывал или советовал сделать.

Нет, он просто делал, и я повторял за ним. Не делать того, что делал он,

было столь же невозможно, как невозможно было бы для моей тени не повторять

моих движений. Возможно, я был только тенью или зеркалом человечка, или он

- моим; возможно, то, что, как мне представлялось, я делал за ним, я на

самом деле делал раньше него, или одновременно с ним. Беда в том, что он не

всегда присутствовал, и когда его не было, моим действиям недоставало

определенности; тогда все могло бы повернуться, как-то иначе, тогда для

каждого шага возникала возможность сделать и не сделать, помешкать,

задуматься. Но все правильные, радостные и счастливые шаги моей тогдашней

жизни были сделаны разом, не задумываясь. Царство свободы - это, возможно,

также и царство заблуждения.