Эссе

Сегодня же я убедился в том, что это не выдумка, и я вижу, как

ты и твой народ совершаете то, о чем мы знаем лишь из жутких

преданий незапамятных времен. Но скажи мне: разве в душах ваших

не брезжит прозрение, неужели вы не ведаете, что творите?

Знакома ли вам тоска по светлым, радостным богам, по разумным и

милосердным вождям и правителям? Неужели даже во сне вам ни

разу не привиделась иная, лучшая жизнь, когда никто не желает

того, чего не желают все, где властвуют разум и порядок, где

люди встречаются только для того, чтобы одарить друг друга

радостью и вниманием? Посещала ли вас хоть однажды мысль о том,

что мир -- это единое целое и нет ничего сладостнее и

животворнее, чем замирание перед его ликом и служением ему всей

силой человеческой любви? Есть ли у вас хоть смутное

представление о том, что у нас именуется музыкой, и

божественностью, и блаженством?

Опустив голову, внимал король этим словам. Когда же он

вновь поднял ее, лицо его было преображенным и как будто

озарялось улыбкой, хотя в глазах стояли слезы.

-- Прекрасное дитя! -- сказал король. -- Я, право, не

знаю, ребенок ты, или мудрец, или, быть может, само божество.

Но могу уверить тебя, что все, о чем ты говоришь, знакомо нам и

не вытравлено из наших душ. У нас есть сказание о мудреце

стародавних времен, который чувствовал единство мира и слышал

его в созвучиях небесных сфер. Довольно тебе? Может статься, ты

и впрямь из страны блаженства и даже само божество, но нет в

твоем сердце того счастья, той власти, той воли, которым нет

отзвука и в наших сердцах.

И вдруг он встал во весь рост, и мальчик изумленно уловил

мгновение улыбки на лице короля; оно сияло утренним светом,

ясным светом, стирающим все тени.

-- Теперь ступай, -- крикнул он посланцу, -- ступай и

оставь нас с нашими войнами и пагубами! Ты смягчил мне сердце,

ты напомнил мне мать. Довольно, будет, милый, славный отрок.