|
— Что там еще? — Шов разошелся. Лежи и не вставай, а то кишки растеряешь. Запрещаю даже садиться. Ариан Павлович озадачен: все шло так хорошо — и на тебе. Беру небольшое зеркало, через него осматриваю рану. Здорово раскроили! И это из-за какого-то надпочечника? Да через такую прореху все внутренности скопом вынуть можно. — Ну хватит, убери зеркало. — А долго придется лежать? — Эта дыра не скоро зарастет, — недовольно бурчит Ариан Павлович. — Ничего, на живом заживет, — говорю беззаботно. Я в самом деле уверен, что если надпочечник удален, то в конечном счете все будет хорошо. А на идеальное послеоперационное течение я и не рассчитывал. — Боровиков спросит, почему не идешь, — скажем, что ты рано начал ходить, прорезался один шов и тебе надо полежать. Он ни в коем случае не должен знать, что у тебя случилось, — грозит пальцем хирург. — Есть, не должен знать. — И никто не должен знать. А то кто-нибудь да проболтается Боровикову. — Будет сделано. И над Володей трое суток ангелом-хранителем просидел одержимый Арианчик. Когда Боровикова перевели из послеоперационной на старую койку, сестра, делая мне перевязку, становилась так, чтобы Володя не видел рану. На перевязки часто приходил хирург. Но однажды Боровиков все же увидел рану. Ариан Павлович как раз промывал ее. Володя вошел в палату и испуганно ахнул: — И-и… что это? — Загноилось, — отвечаю. — Сказали, нитка прорезалась, я и полез пальцем — проверить. Занес инфекцию. — Разве ты не знал, что нельзя в рану лезть? — Знал. Машинально получилось. Не успел сообразить, а палец уже там! Зина шлепнула меня по руке, да уже поздно было. — Эх ты. Володя поверил… Когда он ушел, Ариан Павлович покачал головой: — Ну ты и друг! С вами ухо востро держи. Глядишь, и нас еще вокруг пальца обведете. Врет так складно, что и я поверил бы. У меня снова повышается давление — оставшаяся часть правого надпочечника с успехом работает за двоих. А Боровиков быстро пошел на поправку. 11 В палату на минуту заходит лифтерша со своей внучкой. У меня даже мурашки в пальцах забегали — так вдруг захотелось погладить детскую головку, заглянуть в ее хитроватые глазенки. Спрашиваю, как ее звать. Но девочка испуганно смотрит на толстого лохматого дяденьку и прячется за бабушку. Я подмигиваю девочке, показываю язык. Девочка улыбается и тоже показывает язык, но, застеснявшись, прячет лицо в бабушкин халат. — Так как же тебя звать? — 51 —
|