Эдельвейсы растут на скалах

…Потом мы взяли Иришку и долго гуляли по городу. Были в зоопарке. Катались на карусели. Ели мороженое. Иру везде носил на плечах. Мы были как три добрых друга. Как две сестрички и старший брат.

Домой пришли в три часа. А в шесть отходил мой поезд.

Пока мы с тобой разувались в прихожей, Ира суетилась, разогналась было в комнату.

— Ты куда обутая? Это еще что такое? Сейчас же разувайся, — строго сказала ты. — А мы пошли в комнату.

В зале было прохладно, уютно. Посидели молча, отдыхая. Иры в комнате не было, и ты громко спросила:

— Ира, есть хочешь?

Никто не ответил. Тогда ты спросила еще громче:

— Ириша, ты где? Есть, говорю, хочешь?

Тишина.

Ты отворила дверь в прихожую. Обернулась ко мне, молча поманила. Я подошел и увидел Иру. Она сидела у порога и спала. Успела снять только один сандалик и держала его в расслабленной руке. Ты взяла девочку на руки, погладила:

— Ох, горе ты мое. Бедный ребенок. Замучили тебя. — Отнесла в комнату, положила в кроватку. — Ну и хорошо, что уснула. Не поедет на вокзал. А то реву было бы!

В комнату заглянула Аленкина мать:

— Альбина, выдь на час.

Ты вышла.

А когда вернулась, на лице у тебя было такое смятение, что я испугался:

— Что случилось?

Ты напрягала волю, чтобы казаться по-прежнему веселой, но у тебя получалась только жалкая улыбка. Уголки губ были так же устало опущены, как в первый день нашего знакомства.

— Не обращай внимания. Так. Получили не очень приятное письмо. Потом как-нибудь, — сказала, и тебе будто легче стало.

Когда обедали, ехали в автобусе на вокзал, ты была рассеянной, хмурила брови, тяжело вздыхала. О чем-то очень задумывалась. Потом будто очнешься, вскинешь на меня глаза, а в них столько всего! — не то нежности, не то боли… А потом снова уставишься в одну точку, хмуришь брови. А глянешь на меня — так сердце и зайдется от тревоги, словно тебе грозит что-то. Но мне неведомо — что. И не знаешь, чем помочь.

— Что случилось? — снова и снова допытывался я.

— Ничего, — едва слышно отвечала ты и клала свою руку на мою — успокаивала. — В письме напишу.

…Мы стояли у вагона. До отхода поезда осталось пять минут. Ты приблизила свои глаза к моим и все смотрела, смотрела — будто на всю жизнь хотела насмотреться.

— Поцелуй меня, теперь можно, — просто попросила ты. Я бережно обнял, поцеловал. Ты обвила мою шею руками, прильнула щекой к щеке и замерла, точно прощалась навеки… Поцеловала долгим поцелуем. Я не знал, что творится с тобою, меня охватило смятение. Невпопад чмокал тебя в глаза, в нос, старался прочитать в лице разгадку.