|
Трагичной была моя встреча с Гаральдом в день, когда в начале августа я узнал, что Общество ликвидировано. Он ругался – на всю «Яунакас Зиняс», все помещения гремели, и я боялся, как бы другие не услышали. Всю вину за ликвидацию он свалил единственно на меня и т.д. Мы наивно, под влиянием Гаральда, надеялись, что нас не ликвидируют, по крайней мере – не столь скоро, что сможем как-то «приспособиться». Но нас ликвидировали так скоро потому, что у Яб<лонского> было «что-то против нас». Так мы не успели достойно подготовиться к ликвидации. В тот раз Гаральд опять был полон истинной ярости... Любое моё возражение было излишне. Да, я чистосердечно признаюсь, что не умел с Гаральдом обходиться. Я буквально немел перед ним. Тем более что было указано относиться к нему бережно. Учитывал я и то, что у него больное сердце. Знал, что одно лишь моё присутствие его раздражает. Но, с другой стороны, я помнил указание Е.И. – помочь воспитывать Гаральда. Всё это я переживал как трагедию. Сколько после пришлось выслушивать поношений! Приду к нему в старом костюме, говорит: «Ты прикидываешься Святым Франциском» и т. д. Не понимаю, как может чуткий человек так издеваться над сокровеннейшими чувствами друга? Ведь и в Гаральде было столь много божественных свойств. Что же его так опутало? Великий его огонь и преданность делу здесь тоже проявлялись, хотя и преувеличенно. В начале августа у нас было ликвидационное заседание. Сколько раз после этого я ещё тайно был в помещениях Общества! К счастью, там ещё какое-то время жила одна из членов нашего Общества. Сколько раз я бегал к ликвидаторам. Самое священное я спас. И кресло Учителя мы тайно увезли, но когда Гаральд пригрозил, что нас всех посадят в тюрьму (каким всё же Гаральд был в те месяцы!), мы на самом деле испугались и привезли обратно, но всё же я не успокоился до тех пор, пока не разрешили обменять его на другое. Кресло ныне у Драудзинь. Да, даже ликвидировать честно нельзя было, не слыша упрёков. Гаральд был во власти какой-то мании мнительности. Он повторял мысли, которых ни у кого из нас никогда и не было. Он нас запугивал. Буцен мечтал, что удастся сделать отдельный музей Рериха как «государственное учреждение» и его – директором. Разумеется, мы поддерживали – хотя бы в таком виде. Ибо, как оказалось, его близкий родственник, тоже Буцен, приехал из России, и его назначили управляющим музеями. Но сам по себе он был малозначительным чиновником. Во-вторых, он тоже был воспитан по-марксистски. Когда у нас в Музее было заседание комиссии экспертов, где, кроме ликвидаторов и молодого Буцена, в качестве эксперта был Борис Виппер, приглашённый младшим Буценом, последний назвал наш Музей «лавочкой чудес». Гаральд резко на него обрушился, мы со старшим Буценом краснели и бледнели. Ибо Гаральд мог разрушить надежду на компромиссный план, то есть – оставить Музей. Однако и Виппер, как выяснилось, был настроен против искусства Рериха; подобно художникам «Рижской группы», считал его больше литератором и декоратором, чем художником. Это и решило судьбу картин. Вообще, о Виппере художники отзывались как о «подхалиме». На этот раз он старался угодить вкусу большевиков. В ноябре мы с Гаральдом послали телеграмму Н.К., чтобы он в связи с ликвидацией Общества уполномочил Гаральда в случае необходимости перенять картины. В скором времени мы получили ответ – доверенность, это и была последняя весть с Гор. Эту телеграфную доверенность Управление искусства признало и утвердило, и вначале разрешило Гаральду все картины Н.К., так же как и другие картины, которые не были записаны в инвентарную книгу и считались депонированными, перевезти к себе домой. Но затем эти господа опомнились, что выпустили из своих рук ценный товар, и заново собрались на заседание, на котором предложили Гаральду все картины Н.К. перевезти на хранение в Городской музей. Так и случилось – в какой-то отдалённой комнате эти картины, наша величайшая священная Драгоценность, ещё поныне хранятся. К счастью, они пережили коммунистические времена и бомбардировку Риги. Когда я сидел в бомбоубежище на улице Екаба, и кто-то сказал, что Городской музей задели снаряды и его будто бы эвакуируют, меня охватил ужас. Как бы картины Н.К. не увезли в Россию и по дороге они не погибли! Конечно, в другом отношении, в Москве были бы абсолютно надёжные условия, и совсем не худший вариант, если бы они там находились. Гаральд написал Потёмкину, знакомому Е.И., по поводу картин, и от него пришло письмо в Управление искусства, чтобы коллекцию картин не расчленяли, но сохранили как единое целое. Ликвидаторы в помещении Общества дважды объявляли аукцион, первый раз – в начале декабря. Но так как «покупатели» не пришли, то отложили на второй срок. Во второй раз явилось несколько спекулянтов. Сначала распродали несколько статуэток из коллекции Шибаева (это, вероятно, были копии и особой ценности не представляли). Некоторые приобрёл Гаральд и члены Общества, другие ушли <в чужие руки>. Также что-то из мебели. Всё ценное уже прибрали левые организации. В Обществе ещё оставалось около 200 Монографий, 1200 экземпляров «Писем Елены Рерих», которые мы почти все раскупили, только несколько экземпляров досталось спекулянтам. «Письма» у них мы выкупили обратно, приблизительно за 150 латов. Не знаем, откуда появились спекулянты, которые так старались предлагать больше, поднимая цены. Ликвидаторы только на аукционе действовали по-партийному, желая выколотить побольше денег, в другом-то они всё время вели себя гуманно, и мы им благодарны, что смогли забрать из Общества то, что нашему сердцу всего дороже; что они отдали даже картины, рояль и другое, что было записано на имя наших членов; даже оплатили г-же Ренкуль взнос, который она внесла на «Письма»; а главное – они прошли мимо нашего издательства «Угунс», которое считалось независимым от Общества, частным, и так мы сумели большинство, вернее сказать, все книги нашего издательства спасти. Книги Учения были в большевистском списке запрещённых книг, так же как моя – «Сознание Красоты спасёт», как Клизовский, Зильберсдорф, Ориген и другие. И при немцах были запрещены книги Учения, но из моих на этот раз только «Николай Рерих. Водитель Культуры». Так оба направления[160] находили общий язык в борьбе против Духа. — 314 —
|