Собрание сочинений в 12 томах. Том 5

– Успокойся, Ваня.

– Я спокоен. – Каляев неприятно осклабился. – Я спокоен, Роман Трифонович. Я – подданный этого государства, следовательно, обязан быть спокойным. Велено нам быть спокойными.

Пели «Вечную память», тихо плакали женщины. Здесь, на воздухе, можно было и поплакать.

А Хомяков слушал «Вечную память» с тревогой в душе о живом. Он понял, что в Каляеве вчера что-то сдвинулось, а сегодня это сдвинутое встало не на свои места. Если бы не встало, если бы Ваня продолжал пребывать в растерянности, он бы не беспокоился: молодо-зелено, все зарастет и все забудется. Но в юноше уже образовалось нечто новое, что так просто зарубцеваться не могло. «Поговорить надо с парнем, – думал Роман Трифонович. – Непременно поговорить. Камень стронуть с его души…»

Кого в первую очередь отпели, того в последнюю хоронили, потому что выход из церкви был заставлен гробами. И гробы эти стали взмывать над толпой на руках провожающих.

– Пойдем, Ваня. Нам Феничку выносить.

Вынесли, когда настала очередь. Крышку – двое парнишек, то ли родственников, то ли соседей; гроб – Хомяков с Немировичем-Данченко и Тимофей с Каляевым. Следом шли родители Фенички, несколько женщин разного возраста, трое стариков. У одной из ряда вырытых могил поставили гроб на землю, обождали, пока отрыдается мать, отдали последний поцелуй. Потом пришлось дожидаться, когда подойдет могильщик. А могильщик лишь заколотил крышку, помог опустить гроб в яму, оставил бирку с номером да две лопаты.

– Сами зароете. Работы у нас сегодня…

Сами зарыли.

2

Возвращались молча.

– Варвара Ивановна уехала в больницу, – доложил Евстафий Селиверстович.

На его голос из малой гостиной вышел Викентий Корнелиевич. Молча поклонился.

– Стол накрыт? – спросил Роман Трифонович дворецкого, кивнув Вологодову.

– Как велено.

– Для прислуги тоже?

– Как велено.

– Зови всех сюда. – Хомяков говорил отрывисто, слов не тратил. – Помянем.

Зализо вышел. Роман Трифонович жестом пригласил всех в столовую, сам налил водку в бокалы для вина, не отвечая на тихие приветствия входившей прислуги. Спросил, не глядя, у вошедшего последним дворецкого:

– Все собрались?

– Все, Роман Трифонович.

Хомяков поднял рюмку, медленным взглядом обвел стол.

– Одно место опустело у нас, – голос его дрогнул, но он справился с волнением. – Погибла наша Феничка мученической смертью. Запомним ее живой. И детям о ней расскажем. Вечная ей память.