К тому времени, как Надю вытащили, подоспевшие солдаты уже стали в заслон перед публикой и прибежал пожилой усатый фельдшер. Рванул на девичьей груди остатки кружевной рубашки, припал мохнатым ухом. – Что? – задыхаясь, спрашивал Николай. – Жива ли? Чего молчишь?.. – В больницу, – сказал фельдшер, поднимаясь. – Жива покуда, ваше благородие. Сердечко бьется. Еле-еле, но бьется. Василий Иванович тяжело поднялся, снял пиджак, прикрыл избитое, все в синяках и кровоподтеках, почти обнаженное тело. Николай глянул на него странным отсутствующим взглядом, метнулся к разрушенной карусели, обломки которой были накрыты остатками цветного шатра, в два взмаха вырубил саблей большой лоскут. Воротясь, завернул в лоскут сестру и, подхватив на руки, побежал навстречу пылившей от Петербургского шоссе пролетке. Глава девятая1Поздно ложась спать, Варя поздно и вставала: завтрак ей подавали в постель не раньше двенадцати. И Роман Трифонович позволил себе подняться на час позже: в восемь вместо обычных семи. Попивая крепкий кофе, просматривал бумаги, которые по утрам лично доставлял старший конторщик. Так уж было заведено: Хомяков на работе не щадил ни себя, ни своих служащих. А дворецкий Евстафий Селиверстович Зализо обычно стоял рядом, опытно – не под руку, не в момент чтения – докладывая дела домашние. – Барышню и ее горничную с вечера не видел, не спускались они, Роман Трифонович. – Не буди, пусть обе отоспятся, молодые еще. Набегались в коронацию. Евстафий Селиверстович степенно склонил голову. – Видать, крепко спят с устатку-то. И грохот не разбудил. – Ну, я-то как раз от грохота и проснулся. – В семь часов сорок пять минут все пожарные части подняли по общей тревоге. – Пожар, что ли? – Узнавал. Пожаров нет, на Ходынское поле помчались. Говорят… – Чего замолчал? – усмехнулся Хомяков. – Слух непроверенный, потому и замолчал. Так что, как изволите. – Ну и что за слух? – Говорят, несчастье там большое, – понизив голос, сказал Зализо. – Людей подавили, говорят. – Много? – Говорят, небывало как. – Любим мы преувеличивать. – Роман Трифонович подписал три письма, вложил в конверты. – Скажешь посыльному, чтобы развез по адресам. У меня – две деловые встречи. Вернусь к четырем. Встречи были следствием вчерашних антрактных знакомств, которые следовало закрепить. Обе прошли удачно, Хомяков был доволен и возвращался домой в начале пятого с улыбкой. — 327 —
|