|
Бокий ». 11. ОтецВ Иркутске старик Владимиров остановился в общежитии культпросвета, неподалеку от краеведческого музея, на берегу Ангары. Помогала ему работать в завалах библиотеки худенькая, веснушчатая Ниночка Кривошеина. Она была прикреплена к Владимирову после разговора с зам. начпуарм-5 Осипом Шелехесом. Отнесся Шелехес к Владимирову настороженно: скептически выслушал яростную речь старика, нападавшего на развал работы в библиотеке, в музее, в типографиях, и заметил: – Голое критиканство делу не поможет. Ну, знаю – на полу книги, гниют книги. Ну, знаю – воруют их, топят ими печки. А как надо поступать, если дров нету? Вот вы, как большевик, какое внесете предложение? – Я беспартийный. – То есть? – Не видали беспартийных? Извольте лицезреть – это я. – Каким образом вас бросили на политпросвет? – Мандатным, – ответил Владимиров. – Можете запросить Москву. – Погодите, погодите… Вы какой Владимиров? Вы отошли от нас в одиннадцатом году? – Если ссылку можно считать отходом, а борьбу за свою точку зрения – предательством, тогда вы правы. Я тот Владимиров, именно тот. Но я, беспартийный, не терпел бы такого положения, чтобы рукописи тибетцев и монголов, бесценные памятники материальной культуры, гнили под открытым небом! Я бы никогда не потерпел того, что терпите вы! – Ну, хватит! Я этот разговор прекращаю! – А я его только начал! Вы не сможете создать государство для трудящихся, если не припадете к вечному источнику мировой культуры! – Мне сначала надо детям учебники напечатать! А потом припадать к источнику! А у нас бумаги – десять рулонов! И в типографии надо печатать приказы по армии, потому как Унгерн под боком и китайцы с японцами! – Почему не конфискована елизарьевская типография? – Конфискована. – Ложь! Не кон-фис-кована! Убеждены ли вы, что вся бумага обнаружена в складских помещениях? – Убежден. – Ложь! На чем нэпманы печатают свои афиши? Ваши, ваши нэпманы! Красные торговцы! – Хватит! Разговор прерываю. О том, как мы с вами решим, сообщу в общежитие. В тот же вечер Шелехес пошел к командарму-5 Иерониму Уборевичу, двадцатипятилетнему, высокому, в профессорском пенсне, чуть холодноватому, легендарной храбрости и спокойной рассудительности человеку. Уборевич слушал Шелехеса, кипевшего яростью, изредка кивал головой, вроде бы соглашался. – И я бы, Иероним, честное слово, на всякий случай посадил эту интеллигентную гниду в ЧК. – А как быть с интеллигентом по фамилии Плеханов? Что, ЦК не знает об издании его собрания сочинений? Ленин у нас такой добренький, такой доверчивый, ничегошеньки не знает, что в стране происходит, да? — 90 —
|