Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

происходить взрыв энергии, «чистого сознания». Твоя матка восприняла энергию, я и не предпола­гал, что это возможно! Теперь ты моя правая рука, ближе тебя у меня никого нет. Я едва смогу встать сегодня! Ты измотала меня! — он уткнул лицо в мои волосы. — Я никогда не чувствовал такой близости ни с кем, amor. Я — твой муж, твой мужчина.

Карлос не позволял мне заниматься сексуаль­ным самоутверждением. Он пытался осуществлять в своей спальне полный контроль — так нагваль поступал со всеми женщинами. Муни сказала мне, что он чуть не выгнал одну из самых своих близких студенток «за попытку занять позицию сверху», Карлос всегда испытывал наслаждение от разнооб­разия позиций, но их выбирали не партнерши. Как только я приноровилась к его потребности управ­лять, то сразу стала восхищаться его бесчисленными капризами, не зная, какого Карлоса увижу войдя в спальню. Он был то нежным, почти застенчивым, шептавшим ласковые слова по-испански, то страс­тным возлюбленным, кусающим мою шею и губы, то неторопливым мачо, нехотя целовавшим меня... и Карлосом, смотревшим в мои глаза, ленивым ге­донистом, ласкавшим меня часами, игривым и же­стоким, засыпавшим в моих объятиях.

После того как я прожила несколько месяцев в Лос-Анджелесе, Карлос принялся за стрижку моих волос. Это был явный признак самой тесной близости, пото­му что волосы имели особое значение для магов. Как только он начинал подрезать волосы ученице, ей не разрешалось стричься в другом месте или самой про­сить нагваля о стрижке. Карлос сказал мне, что в воло­сах содержится наша личная история, попавшая в ло­вушку и «удерживающая нас от полета». Подрезание волос восстанавливает нашу легкость и свободу. Каж­дый волос на моей голове был антенной для воспри­ятия: чем короче, тем более восприимчивой.

Он утверждал, что мог бы стать профессиональ­ным парикмахером, и я верила — его стрижки были превосходны. Иногда женщины останавливали

меня на улице и спрашивали: «Кто стриг ваши во­лосы? Я должна знать!» Но я не могла ответить им

на этот вопрос.

У нагваля было старомодное оборудование — электрическая бритва и любимые ножницы. Он обычно сажал меня на высокий табурет в малень­кую прямоугольную ванную. Во время стрижки я смотрела на табурет и ковш, который он держал в ванне, и спрашивала себя, купал ли он других воз­любленных в розмариновой воде, как меня. Иногда я вглядывалась в проем душевой кабины, в которой он хранил ботинки, поставленные аккуратными ря­дами. Там на подоконнике стояла курильница для ароматов и лежал пепел, хотя я никогда не ощущала запаха. Рядом находилась большая спичечная ко­робка. Спички, я полагаю, были предназначены для «спичечной техники». Это было секретной медитаци­ей, которой обучали во внутреннем круге. Практи­кующий зажигал спичку и смотрел на пламя, вооб­ражая, как ее свет проникает в третий глаз. Потом пламени давали разгореться (деревянные спички ис­пользовать было нельзя, они слишком быстро сгора­ли), сгоревшую головку опускали в блюдце с холод­ной водой и снова брали ее в руки, переворачивая спичку Пламя разгоралось снова, и остальная энер­гия постепенно втягивалась в третий глаз пока спичка не сгорала целиком. Первое пламя, как счи­тали, просветляло ум, второе очищало сердце. Глав­ная цель состояла в том, чтобы достичь внутренней тишины.