Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Находясь у меня, Фифи сказала, что Карлос хотел полностью перестроить для нее первый этаж, ведь она «особое существо» и должна иметь свой собственный вход. Поэтому некоторые стены надо возвести, а другие сломать. Я только поразилась

тому, как легко Фифи распоряжалась моими день­гами. Кто же знал, что Карлос говорил ей, что у меня глубокие карманы и они в ее распоряжении?

Тем временем Равена планировала установку двух

телефонных линий.

Через неделю весь план был отменен без объяс­нений. Равена позвонила мне, пробормотала что-то

невнятное: «Ты не думай... Возможно, позже...» — и оставила мне кипу своих телефонных счетов. Она говорила, запинаясь, и я была уверена, что речь была написана под диктовку.

Позвонила Флоринда и велела мне при встрече ни о чем не говорить с Фифи. На следующий день, на занятиях в воскресном классе, Фифи подошла ко мне и передала слова нагваля, считавшего, что без правильной энергии ей не следует переезжать ко мне.

—У тебя все в порядке? — поинтересовалась я.

Она пожала плечами:

—Поначалу это было так таинственно... но... Да, все хорошо.

Через несколько часов мне позвонил взбешен­ный Карлос и начал передразнивать меня с какой-то особой жестокостью:

—У тебя все хорошо? У тебя все хорошо? Ты что думаешь? Ты такая замечательная, такая особенная, что они умирают из-за того, что не могут жить с тобой? У тебя все хорошо! Они презирают тебя! Они НЕНАВИДЯТ тебя! У тебя все хорошо? У тебя все хорошо!

Позвонила Флоринда и проорала:

—Разве я не просила тебя НИЧЕГО НЕ ГОВО­РИТЬ?! РАЗВЕ Я НЕ ПРОСИЛА?!

Внезапно я вспомнила свою учебу в средней школе. Не раз я была на грани исключения из-за неприятия авторитаризма учителей-мужчин или директора школы. И меня неизменно спасали пре­подаватели-женщины, которые оправдывали меня,

говоря, что я была у них самой лучшей ученицей по литературе. Мои учителя французского также про­сили руководство не выгонять меня, повторяя, что я была лучшей ученицей по их предмету. В классе у меня были друзья не только среди «приличных», я дружила даже с изгоями. В любой школе, где бы я ни училась, я находила друзей во всех социальных слоях. Не желая носить ярлыки, я отказывалась принадлежать какому-то одному клану и вместо этого курсировала между ними.

Фифи, как мне представляется, была классичес­кой стукачкой, доносившей все услышанное учите­лям. А Гвидо — «маменькиным сынком», который не бежал к папе, а спрашивал разрешения у «мамы Флоринды», можно ли взять меня в кино на фильм Кроненберга. Флоринда могла слегка побранить его: «Оставь Эллис в покое!» И тогда у него не хва­тало мужества повести меня куда-нибудь без «роди­тельского разрешения». Почему Гвидо не мог при­гласить меня в кино сам? Ведь это никого не каса­лось, и, кроме того, он уже понимал, что Карлос Кастанеда не мог читать чужие мысли. Он был тем ребенком, который всегда должен просить разре­шение. «Хороший мальчик», сделавший татуировку, чтобы выглядеть «плохим»?