Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Но я не была ни Соней, ни Муни, ни Булой. Я пыталась успокоить Сьюзен, этого съежившегося, плачущего ребенка, который чувствовал, что он только что избежал изнасилования.

Ты не знаешь, — задыхалась она, — я была лю­бовницей стольких мужчин! Я больше никогда не смогу быть опять чьей-то любовницей! Так хватать меня за грудь! Эллис, он был омерзителен!

Сьюзен, мне кажется, я понимаю. И думаю вот что. Когда я была с ним, то вела себя неосторожно, импульсивно, поэтому он ухаживал за мной осмот­рительно: наряжался, заранее назначал свидания, приезжал, чтобы забрать меня из дома. Правда, он возил меня в дешевый мотель, но... Если бы он схва­тил меня за грудь, я бы рассмеялась. Ты понимаешь? Он меня удивлял. Он делал противоположное тому, что я ожидала. Ты думала, что с тобой будут обра­щаться бережно, а он просто шокировал тебя, сделав все наоборот. Возможно, он так поступает с каж­дой — кто его знает, — но, может быть, это имеет какой-то магический смысл? Я думаю, что тебе нуж­но поговорить с Флориндой и все ей рассказать. Можешь довериться ей, она поможет.

Сьюзен была безутешна. Мы еще долго разгова­ривали и признались друг другу в своих опасениях. Сьюзен снова поклялась, что не будет разрывать отношений с родственниками — семья ей дороже, чем так называемая «магия». Потом она поинтере­совалась, сможет ли ее племянница пользоваться бассейном, если она переедет в новый дом?

—Конечно, — ответила я, — но обязательно по­говори обо всем с Флориндой, — я знала, они по­требуют, чтобы она порвала со своей семьей, но не хотела сообщать ей об этом заранее.

Мне так хотелось иметь подругу, которая не играла бы со мной в игры, — мне так хотелось доверять кому-нибудь. Я рассказала ей о своем бе­зумном увлечении Гвидо, поведала о своих пере­живаниях и сексуальных играх, призналась, что он остановился, так и не дойдя до настоящей близо­сти и ничего при этом не объясняя. Она заикну­лась было о своих сексуальных приключениях, ко­торыми ей хотелось поделиться, но вдруг испуган­но замерла. Когда я поддержала ее исповедь, она

спросила:

—Что? Рассказать о себе? А ты никому не рас­скажешь?

—Сьюзен! Когда я так поступала?

Я была потрясена. Предать человека? Почему она сказала такую жестокую вещь? Если бы я только понимала, что на самом деле она имела в. виду, рассказывая о себе, вся моя жизнь могла бы пойти по-другому. Этот очевидный страх предательства, как у ребенка, был ее собственной моделью поведе­ния. Если бы я поняла это, то смогла бы избежать разрушительных, ломающих мою жизнь ударов. Хотя иногда все, что происходит с нами, оборачивается во благо: возможно, я стала бы писать книги, но не нашла бы в себе мужества написать именно эту, ос­вободившую меня от лжи, в которой я жила.