Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Раза три, как я полагала, я видела летунов. По­кидая нью-йоркский семинар, я видела в аэропорту на плечах человека что-то напоминающее черную глыбу. Карлос торжественно подтвердил это, но не сказал больше ничего. Второй случай — в офисе Гвидо. Я услышала, как он ходит по комнате, и вош­ла, чтобы поздороваться с ним. Но там никого не было, только тень, перемещающаяся по стене, хотя никаких окон в комнате не было. На Карлоса вто­рой случай произвел сильное впечатление, и он рассказал об этом классу. Третий раз я видела, как тень медленно двигалась под дверью моей спальни. Я вскочила, но никого не было. Я побежала к теле­фону, чтобы позвонить Карлосу.

Действительно ли это был летун? — спроси­ла я испуганно.

Конечно, ты, ошибка природы! Cojuda! Ты что, думаешь, это было привидение? В конце жизни у Карлоса было видение. Он уви­дел, еще одну форму неорганической жизни — су­ществовали не только Бобби-летуны, но и так назы­ваемые «сеймуры», которые пожирали продвину­тых практиков, тех, кто мог «видеть шире». Сеймуры были длинными, веретенообразными, похожими на палки летунами, которые могли проскальзывать в щели под дверьми и проникать в душу. Он понял, что опасных слоев существует намного больше. Никто в нашей группе, кроме него, не был свободен по-настоящему. Он с жадностью исследовал этот предмет, пытаясь исполнить свой последний долг, открыв «самое существенное тайное знание дона Хуана».

Фотографии Тони были особым знаком, указыва­ющим на него как на преемника Карлоса. Примерно каждая вторая женщина говорила о себе, что именно она была Электрической воительницей, но, насколь­ко я знаю, Тони был единственным человеком, кому было предложено стать «преемником». Он отказался, рассказав мне много позже, что, хорошо зная мек­сиканскую культуру, считал дона Хуана вымышлен­ным персонажем. Получилось бы так, что он стал лидером группы, исповедующей учение, основанное на лжи, — Тони не считал это «магией». Карлос нака­зал его, не рассказав нам, что случалось на самом деле. Тони ушел со смирением, которое меня удиви­ло,— я всегда, все годы, проведенные среди этих людей, считала его по-настоящему «безупречным». Он никогда не принимал участия в иерархической борьбе, не соблазнился предложением Кастанеды, почувствовав, что это противоречит его принципам, и сохранил привязанность и уважение ко всему, что было самым замечательным в «nagualito».