Я решил спросить его о чем-то личном и приготовился получить отпор. Биографическая достоверность гипнотизирует людей с той же силой, что и трещина в стене, — тут все готовы разодрать в кровь свои пальцы. «Когда вы были ребенком, кто из мужчин играл наиболее важную роль в вашей жизни?» «Мой дедушка — он воспитывал меня». Его взгляд был жестким, а глаза сверкали. «У него был породистый боров по имени Руди. Они делали на нем большие деньги. Рыльце у Руди было великолепное — маленькая и светлая мордочка. Они развлекались тем, что надевали на него шляпу и куртку. Мой дед построил переход из свинарника прямо в гостиную, где устраивалось шоу. Туда-то и приходил Руди со своей милой рожицей, за которой тащилось его грузное тело. Ну и конечно, его пятачок... Мы развлекались, наблюдая, как эта свинья вытворяла разные штучки». «Каким был ваш дед?» — «Я восхищался им. Он составлял программу. Я собирался подхватить его знамя. Это была моя судьба, но не мое предназначение. Мой дед был влюбчивым человеком. С раннего возраста для меня было соблазном учиться у него. Когда мне было двенадцать, я подражал его походке, говорил его глуховатым голосом. Это он научил меня «лазить через окно». Он говорил, что женщины будут разбегаться при моем приближении, настолько я был некрасив. Он заставлял меня подходить к девочкам и говорить им: «Вы такие красивые!», после чего я должен был поворачиваться и уходить. Или сказать: «Ты самая красивая из всех девочек, которых я когда-либо видел», и быстро уйти. После трех-четырех раз они говорили: «Эй, как тебя зовут?» Вот так я и научился «влезать через окно». Он встал и начал ходить. Нищий на той стороне направлялся к поросшей кустами зоне возле объезда. Мы подошли к машине Кастанеды, он открыл дверцу и на мгновение остановился. «Очень давно один маг спросил меня: «Какое лицо у домового, как ты думаешь?» Это меня заинтриговало. Я подумал, что оно должно быть темным, мрачноватым, и если напоминало бы человеческое, то оно чаще всего напоминало бы кого-нибудь из тех, кого вы любите, как вам кажется. Для меня это был мой дед, мой обожаемый дед». Я сел в машину, и мы поехали. Я еще успел заметить, как нищий исчез за покосившимся забором. «Это я сам был своим собственным дедом. Опасный, корыстный, потворствующий собственным слабостям, ограниченный, мстительный, раздираемый сомнениями и внутренне застывший. Дон Хуан знал это». И мы влюбляемся сноваИ в семьдесят пять мы все еще продолжаем гоняться за «любовью» и «приятной компанией». Мой дед, бывало, просыпался среди ночи с криком: «Как ты думаешь, она любит меня?» Когда он умирал, его последними словами было: «Ну, вот я и ухожу, мой мальчик, я ухожу!» Но прежде, чем умереть, он в последний раз испытал оргазм и его всего передернуло. Потом я многие годы думал, что это была одна из замечательнейших вещей. Потом мне как-то дон Хуан сказал: «Твой дед умер как свинья. Его жизнь и его смерть не имели значения». Дон Хуан говорил, что смерть сама по себе не является чем-то существенным. Существенна только победа над собой. Я спросил его, что он понимает под этим, и он ответил — свобода: тогда вы пробиваетесь сквозь завесу и забираете свою жизненную силу с собой. «Но ведь имеется так много вещей, которые мне еще нужно сделать!» — сказал я. «Ты, видимо, имеешь в виду, что имеется еще много женщин, с которыми тебе хотелось бы переспать». Он был прав. Вот такие мы, увы, примитивные. Обезьяна готова считаться с неизвестным, но прежде, чем шагнуть в него, она хочет точно знать: — 98 —
|