|
Множество примеров подобного рода собрано у Льва Выготского в его теории сверхкомпенсации, причем (по иронии судьбы, разумеется) собраны эти примеры с противоположной целью — чтобы противопоставить «эдипову комплексу» «комплекс Демосфена», преодолевшего свое природное косноязычие… Как будто преодоление природного не является фирменной фишкой судьбы, неким элементом прядильного мастерства, которым щеголяют друг перед другом мойры. Но обратимся к Эдипу как самому упоминаемому персонажу в дискурсах судьбы. От Эсхила до Кьеркегора и от Фрейда до Жирара тема Эдипа проходит красной нитью (такую, стало быть, и выбрали мойры) размышлений о неотвратимости рока. Вот и Деррида глубокомысленно замечает, что, ослепляя себя, Эдип производит ненужное удвоение, ибо пред ликом судьбы он и так слеп. Дело, однако, в том, что и удвоение зрения (в плане обретения подозрения или даже прозрения) тоже ничего не решает: ведь сохранить себя Эдип может лишь в свершившейся последовательности событий. Если бы эта последовательность не сложилась, Эдип сохранил бы не себя, а кого-то другого или, скорее, вообще никого, оставшись в серой массе das Man, в зоне несохраненного и несохраняемого. Никак не обвинишь трагического героя в слабости воли, в дешевом фатализме, к которому прибегают люди гладких ладоней. Как раз для тех, кому не ведома судьба в ее поступи, ссылка на судьбу служит универсальной отговоркой, прикрывающей собственное малодушие и лень. Эдип не из их числа, просто его шум и ярость структурированы свыше, отлиты в чеканную форму самотождественности, не позволяющую нам спутать героя с кем-то другим. И все же можно ли рассматривать трагическую участь Эдипа как неудачу, как крах жизненного проекта? Если у царя Эдипа нет альтернативы, то у нас она, во всяком случае, есть — во многом благодаря Эдипу, в совершенстве исполнившему свою участь. Есть у нас и ответ, данный трагическому герою Мариной Цветаевой: Но птица я, и не пеняй, Что легкий мне закон положен… Доля истины и доля лукавства слиты в этом ответе в равной мере. Иногда кажется, что существуют люди, которым судьба с самого рождения посылает «валентинку», предначертание жить в благосклонном и любящем мире. Существуют и те, кому прямо в момент рождения, без всяких видимых причин, послали «эдипку», черную метку, которую не отменить ни бесшабашностью, ни запредельной осторожностью. Но даже в этой жесткой дихотомии непросто определить, кто баловень судьбы, а кто носитель проклятия. Ибо одно дело — парящая птица, и другое — пыль на ветру, оседающая слой за слоем в анонимность das Man. Строки Цветаевой в сопоставлении с ее биографией демонстрируют образец трагической слепоты, ничуть не уступающей Эдипу (хотя одновременно подтверждается лаконичная формула Андре Мальро: «Искусство — это антисудьба»). — 163 —
|