|
Кстати, о птичках. Пресловутые носители «легкого закона», заселившие мир, покинутый героями и рыцарями веры, находятся у судьбы на птичьих правах. Коллизии судьбы повсеместно сменились невротическими конфликтами: теперь уже и воля (voila) наперсточника-иллюзиониста кажется чем-то пугающим. Наивысшим дефицитом выглядит сегодня «встречное» заявление: Но я Эдип — и не пеняй, Что строгий мне закон положен. Строгость положенного закона, его вполне возможная «несовместимость с жизнью» или даже с самоотчетом, не отменяет статуса судьбы как привилегированной формы запоминаемости свыше. Эдип, Агамемнон, Абеляр, Кьеркегор — люди судьбы, причисленные к ней строгим законом; строгость же собственно возмездия (наказания) такова, что никакое постороннее внешнее причинение уже ничего не в состоянии прибавить. Люди судьбы суть те, чей мотив индивидуального бытия вступает в конкуренцию с анонимными метаперсональными движущими силами слишком человеческого — и выдерживает, превозмогает эту конкуренцию. Такой сверхмощный индивидуальный мотив вносит имя собственное в список универсалий. Поэтому наряду с корыстными, честолюбивыми, эгоистическими и гедонистическими устремлениями утверждается комплекс Эдипа, Электры, Иокасты, участь Гамлета, Офелии, печать Каина, удел Ван Гога и Ницше, комплекс Нерона и прихоть Калигулы. Предначертание хоронить или быть причиной смерти любимых тобою и любящих тебя, участь всякий раз ошибаться в выборе друга или ученика (участь быть предаваемым), просыпать час решающих испытаний (пропускать шанс), спохватываться, когда поезд ушел (как журавль и цапля), — все это росчерки индивидуальной судьбы на фоне примитивной детерминации слишком человеческого. Причастность року, непроницаемая изнутри и вообще в здешнем мире, может оказаться чрезвычайно важным различителем по ту сторону небес. Если воспользоваться приблизительной аналогией, можно сказать так. Всегда существовали индивиды, объявленные «вне закона» и тем самым исключенные из правового поля (сегодня этот вердикт выносится от имени психиатрии), здесь проходила и проходит граница, отделяющая нормальных людей от «ненормальных», иных, чем мы, собственно люди. Но для богов «иные», смертные, суть «объявленные вне судьбы» (смертность определяется прежде всего в этом смысле). С точки зрения богов мы (боги) принадлежим к привилегированному судьбоносному сословию, но в этот список входят и герои, подлежащие почему-то той же юрисдикции, что и мы, бессмертные. Значит, по большому счету, отмеченные судьбой герои равносущностны нам, и мы вместе противостоим дольнему миру, который населяют люди гладких ладоней. — 164 —
|