Гегелевская диалектика, переходящая в спекулятивную рефлексию, демонстрирует нам логику обесценивания, когда сознание берет на себя исключительную работу бытия и растворяет все происходящее в чистой имманентности. «Нелегкая судьба Сидорова» из той же оперы, что и гениальность скаковой лошади. В качестве иллюстрации можно привести популярный анекдот. Пациент приходит к врачу-сексологу и, преодолевая застенчивость, признается: — Доктор, вы знаете, я, кажется, гей. _? — У меня такая ориентация… — Ну, ничего. Это бывает у людей искусства. Вы, наверное, балетом занимаетесь. Или живописью… — Нет, доктор, не занимаюсь. — А кто же вы? — Да я, знаете ли, слесарь. — Ну, батенька, какой же вы тогда гей? Вы просто обыкновенный пидор. Именно так обстоит дело и с судьбами Ивана Петровича и бухгалтера Сидорова, так оно обстоит и с их «не судьбой». Утрата достоверности трагического сознания (и самой трагедии как жанра бытия и искусства) приводит к тому, что «судьба» остается лишь в словоупотреблении, но исчезает из сферы свершений. Сохранность имен отнюдь не обеспечивает еще сохранности поименованных сущностей. Поэтому там, где еще пребывает родственный экзистенциальный опыт, он вынужден отказываться от наследования прежних имен. Парадоксальным образом в современных понятиях «фарт» и «непруха» сохранилось гораздо больше от античной идеи судьбы, чем в безразмерном и пустом сегодня термине «судьба», вмещающем гороскопы, знаки Зодиака и «трагическую невозможность» для бухгалтера Сидорова перестать быть бухгалтером. Ибо одно дело — трагический удел героя, и совсем другое — удел от слова «уделаться», вляпавшись по уши в какое-нибудь дерьмо. Только в той разметке происходящего, которая конституируется понятиями «фарт» и «непруха», выполняются еще некоторые законы, узнаваемые для человека судьбы. Взять хотя бы правило «не доставай нож, а если достал — бей». Здесь отсутствует аналог спекулятивной рефлексии — замещающая вербализация, пустые угрозы, пустые хлопоты и другие определения человека, которому не светит вообще никакая судьба — слишком много чести. Герои, обладающие собственной судьбой, всегда единичны и поименованы. Но даже и те, которым «не судьба», пребывают в меньшинстве. Ибо опыт бытия-вопреки требует драгоценного неведения, присутствующего в трагическом неузнавании; этот опыт парализуется слишком поспешным, дешевым (и поддельным) знанием. В устах античных героев определение современного человечества могло бы звучать так: люди гладких ладоней. Слишком уж слабо выражена линия судьбы, слишком далеко она от линии жизни. — 158 —
|