Клиническая психотерапия

2. Рассказ падчерицы СИ. Консторума — Елены Александровны Рузской (1909—1986), зоотехника[11].

«Не разрешил снять со стены большой портрет, где жена его, наша мать, вместе с первым мужем, нашим отцом, немцем Александром, красавцем-врачом, умершим в Первую мировую войну от пневмонии.

Природу любил, но очень был чистоплотный, брезгливый, не мог босиком в лес ходить, говорил: "Противно, если нога попадет в яму с золотом". В трудные времена могходить даже в рваной одежде, но только чтобы была чистой. Це мог почему-то видеть и слышать собак, грызущих кости.

В 1941 г., когда началась война и было к нему много телефонных звонков от пациентов, сказал: "Вот не думал, что нужен такому большому количеству людей". Был арестован в начале войны, но вскоре выпущен, когда оказалось, что он не немец, а еврей. В голодное военное время приехала из провинции в Москву с корзиной провизии, позвонила в дверь, Семен Исидорович открыл. Он так похудел, ослабел за это время от недоедания, что не смог поднять эту корзину.

Деньги брал только у состоятельных больных, а бедным сам давал и к концу приема часто оставался без денег. В доме бывали часто Юрий Владимирович Каннабих и его жена Софья Абрамовна Лиознер.

Был близко знаком с Владимиром Николаевичем Мяси-щевым. Считал его не психиатром, а психологом. Считал очень образованным, тонким клиницистом-психиатром Петра Михайловича Зиновьева, ставил его выше Гиляровского.

После второго инсульта, за полгода до смерти, говорил: "Хоть бы сразу умереть, не хочу быть обузой"».

3. Очерк воспоминаний о Консторуме Галины Владимировны Проскуряковой (1909-1992). Лаборант, дочь товарища Семена Исидоровича — психотерапевта-практика Владимира Андреевича Проскурякова (1887—1975), известного и своими психотерапевтическими книгами[12]. Очерк написан по моей просьбе в 1982 г.

«В первый раз я увидела Семена Исидоровича летом 1918 г., когда меня и моих братьев привезли в Москву из деревни, где учительствовала моя мать. Семен Исидорович подъехал к подъезду на машине, посадил всех и повез на Воробьевы горы. Тогда там еще сохранился ресторан Крын-кина. Он находился на самой высокой точке, там, где теперь трамплин. Терраса ресторана нависала над самым обрывом. Семен Исидорович усадил нас на этой террасе и угощал мороженым. Все это — и машина, в которой я, конечно, ехала в первый раз в жизни, и мороженое, тоже в первый раз, произвело на меня неизгладимое впечатление, а образ Семена Исидоровича покрылся на долгие годы налетом некой таинственности и всемогущества.