Клиническая психотерапия

*> Доклад на Российской конференции «Современные тенденции организации психиатрической помощи: клинические и социальные аспекты» 5 октября 2004г.

Коренное отличие клинической классической психотерапии от психологической состоит в том, что она основана не на психологической теории, а на естественно-научном, клиническом мироощущении-мировоззрении, как и вся клиническая медицина. Это гиппократовское существо клинической медицины, психотерапии сегодня порядком забыто. Поэтому иногда прибавляю теперь к слову «клиническая» слово «классическая» по совету Рашита Джаудато-вича Тукаева, благодарный ему за этот совет. Клиницизм — не теория в истинном смысле, но тоже наука, научное искусство. Иначе клиническая медицина была бы просто ремеслом или целительством. Именно в этом смысле основоположник классической клинической психиатрической психотерапии Эрнст Кречмер уже много лет назад «дружественно, но все же решительно» не соглашался с коллегами, стремящимися к «к сознательному обособлению психологической работы от методов и понятий всего естествознания в целом (Кречмер Э. Медицинская психология, 1927. С. 10). Уместно здесь (так же лишь в отношении к клинической психотерапии) вспомнить известное консто-румское: «клиника должна руководить психотерапевтом» (Консторум СИ. Опыт практической психотерапии, 1962. С. 23).

Материалистическая психотерапия врача-клинициста может быть по-своему психологически сложной, одухотворенной. Ни Корсаков, ни Блейлер-отец, ни Кречмер-отец, ни Ганнушкин, ни Консторум не были специалистами идеалистически-психологического, теоретического склада. Но они были в своей живой, теплой материалистичности по-земному, чеховски одухотворены.

Наш школьный учитель математики, пожилой добрый Алексей Петрович шел на уроках к сложностям своего предмета от простого. Он медленно писал мелом на доске округлые крупные знаки, будто сам все это постигал вместе с нами. Все повторял, что необходимо все то, что он пишет, рассказывает, не просто понять, а прочувствовать. И я чувствовал, что он чувствует эти математические символы как свое родное. А я эти символы не чувствовал, как ни старался. На всю жизнь в меня вошло из этих уроков убеждение в том, что для того, чтобы поистине прочувствовать что-то более или менее сложное, надо иметь к этому природное расположение, природную способность это чувствовать. Тот из нас, кто расположен природой своей к подлинной гиппократовской клинической медицине, клинической классической психотерапии в частности, т. е. к естественно-научному, практическому, живому, диалектико-материалистическому мироощущению,— тот чувствует в себе и в людях стихийно саморазвивающуюся из себя самой (без внешней Духовной Силы) Природу, и в том числе природу своей идеальной (нематериальной) души. Чувствует душу свою неотделимой от тела, чувствует, как тело его светится духом, «пока живу». «Она все»,— сказал Гете о Природе (эссе Природа, 1783). А коллега, расположенный к идеалистически-теоретическому, психологическому мироощущению, к психологической психотерапии, не чувствует всего этого, не способен прочувствовать. А что он чувствует? Или неясность своего мироощущения, или одновременную первичность и тела, и духа. Или испытывает откровенно-идеалистическое чувство, обычно усиливающееся с годами, чувство известной самостоятельности, самособойнос-ти своего духа, а значит, и чувство бессмертия души. Для коллеги с психологически-идеалистической природой души тело не источник, а приемник духа. Подлинная реальность для него — не материальная, а духовная. Выразить ее невозможно полнокровными, земными образами и полнокровными, земными размышлениями. Выражается дух символами или сновидениями. Они и есть язык теоретических, экзистенциальных и религиозных переживаний. Подобно тому, как икона не есть реалистическая живопись,— психологически-теоретический текст Роджерса или Франкла не есть сердечно-земной, клинико-практический текст Консторума или Э. Кречмера. Посему и живое подробное описание клинической картины, рассказывающей клиницисту, как самозащищается стихийная природа больного человека от болезнетворных воздействий, дабы клиницист помог ей защищаться совершеннее, не представляет для психолога особенной ценности. Он идет не от клиники, не от дифференциальной диагностики, не от строгой системы показаний, противопоказаний, а от какой-то своей психологической, теоретической ориентации, толкуя из нее просто страхи, просто навязчивости, просто тоску— без дифференциально-диагностических, нозологических раздумий. Клиницист же будет по-разному психотерапевтически переживать и действовать в зависимости от того, например, психопатические это навязчивости, сверхценности или эндогенно-процессуальные. У него психотерапевтически по-разномусветится душа — к ананкасту или к шизотипическо-му дефензивному пациенту. Он знает, при каких нозологических формах какие психотерапевтические воздействия могут принести вред. Например, спровоцировать психоз.