Клиническая психотерапия

2. вяло протекающая шизофрения с психастеноподобны-ми расстройствами (психастеноподобная шизофрения)

(Пантелеева Г.П., 1965)*

Застенчивость, стеснительность, робость, болезненный самоанализ и другие психастеноподобные свойства несут здесь печать шизофренической расщепленности, вычурности. Больные эти обычно пьянствуют в связи с глубокими, но внешне нередко малозаметными расстройствами настроения и воли. Вообще алкоголизация делает их живее, общительнее, остроумнее. В стремлении к пьянству лежат тут сложные самозащитные механизмы. Например, у замкнутого, стеснительного, малообщительного пациента опьянение порождает «страстное желание человеческого общения», желание звонить по телефону даже едва знакомым людям, встречаться с ними. Оставляя в стороне вопросы лечения, все же следует отметить здесь, что врачу важно позаботиться не только о том, чтобы такой больной остановился в пьянстве, но какими-то не алкогольными психотерапевтически-лекарственными средствами смягчать, разрушать его отгороженность от мира людей, стимулировать общительность, дабы этим заменить алкоголизацию. Алкогольная «защита», как правило, глубоко несовершенна, превращается через несколько дней пьянства в свою противоположность: чрезмерная общительность с «винными подкреплениями» нередко трансформируется в самообвинение, «остервенелое питие, лишь бы уйти от себя», в «желание сдохнуть от пьянства или хотя бы сердце прихватило, язва желудка открылась».

Больной М., 38 лет, врач-невропатолог — научный сотрудник. Несколько застенчив, угнетен и в то же время вяловат, монотонен. Нет живого участия в беседе. Тусклый, «деревянный» взор. Лицо ниже лба гипомимично, но лоб постоянно морщит. Наполнен сложными переживаниями и раздумьями о бесцельности жизни, о способности человека «управлять своим развитием» («Всегда ли правильно выбирает он (человек— М. Б.) нужный вариант на узловых пунктах жизненного пути? Иногда он подобен собаке, яростно грызущей цепь. Собаке кажется, что цепь — главная помеха, главная беда в жизни. Но стоит перегрызть эту цепь — и собака утрачивает свое предназначение. Она свободна, но она как собака не нужна»). Угнетен неприятностями на службе по причине запоев-прогулов, «крахом карьеры»: не хочется работать врачом, охладел к науке, уходит куда-то энергия, беспокоит растерянность перед будущей жизнью. Впрочем, и растерянность эта монотонно-вяловатая. Знания и технические навыки врачевания сохранены, но нет живого аромата жизни, удовлетворения от работы, «все как-то пожухло, завяло», не хочется общения с людьми. Ощущение бесцельности жизни с напряженностью в душе и в то же время апатией. Постоянный почти анализ, сплетенный из сомнений, с самообвинением, самобичеванием, которые резко усиливаются в похмелье. Указанные душевные расстройства появились лет десять назад после трех-четырех-летнего научно-творческого подъема с углубленным изучением философии и медицины, исследовательским увлечением «логикой и поэтикой секса», после бурного писания стихов, юмористических рассказов и интересного своими раздумьями дневника. «Слонялся» года три с нарастающим чувством бесцельности жизни, защитил в это время диссертацию и начал злоупотреблять спиртными напитками, чтоб оживить себя, сделаться общительнее. Уже лет семь пьянствует с выраженным похмельным абстинентным синдромом, запоями, в которых истязает себя громадным количеством крепких спиртных напитков, чтобы умереть, чтобы все кончилось, чтобы не было в похмелье и в трезвости тягостно стыдно перед замучившейся с ним, преданной ему женой и маленьким ребенком, которым почти не приносит денег из зарплаты. Временами и теперь способен, даже на несколько месяцев, увлечься каким-то делом: изучал лекарственные травы, исследовал эволюционно-приспособительные движения человека во время питья (долго, изучающе подглядывал сбоку за людьми, пившими квас у квасной бочки), написал интересную популярную брошюру по своей специальности. Но все это лишь временные и все-таки не до конца «раскованные» душевные оживления. Запой продолжается около недели, 1—3 запоя в месяц. В запое не живет дома, скитается по пьющим приятелям. Не может толком объяснить, как начинается запой. Отмечает, что нет ни влечения к спиртному, ни внутренней борьбы («выпить — не выпить»), как-то само по себе все происходит. Однако коллеги заметили, что за два дня до запоя он особейно угнетен, «какой-то потухший внутри». В запое теряет присущие ему с детства робость, застенчивость, малообщительность, но вместе с ними и способность к сложному анализированию. Поначалу смешит людей своей милой живостью, забавными историями, звонит по телефону приятелям, радуется приливу энергии, но вскоре делается сердит на себя и «глуп как баран». Иногда в семейном кругу пьет с удовольствием в небольших количествах слабое вино, нисколько не «тормоша» этим болезненного влечения к спиртному. Так, в течение почти месяца пил немного сухого вина за обедом, путешествуя с женой на теплоходе по Волге, при этом думал: «Вот бы всегда так пить понемногу и с эстетическим удовольствием». Не удается обнаружить каких-либо явственных алкогольных изменений личности при заметной алкогольно-соматической «потрепанности» с мешками под глазами и проч. Несколько жаргонных слов («винцо», «пивко»), как и слабое оживление в разговоре о выпивке, окрашены вяловатой застенчивостью. Стеснителен, мил и лирически тонок в своей монотонности, вялости и душевной разлаженности.