Женщины-убийцы. Очерки судебной психиатрии

При освидетельствовании на СПЭ 12 января 1996 г. испытуемая была в пониженном настроении, жаловалась на головную боль, плохой сон, навязчивые мысли о содеянном. При обсуждении темы произошедшего плакала, моторной заторможенности не выявлялось. В беседе была активной. Подробно и детально описывала взаимоотношения с мужем, а также ситуацию правонарушения, не ссылаясь на запамятывание событий. Причиной убийства считала бесконечные издевательства со стороны мужа, сказала, что последние годы кроме злобы к мужу ничего не испытывала, «он меня полностью сломал». Мысль о его убийстве созревала постепенно. Обдумывала и способы убийства. Испытывала подавленность, ни о чем не могла больше думать. Мысли о своем самоубийстве также были, но подумала о детях, как будет выглядеть покойницей и от этого отказалась. Свое состояние в момент убийства называет «исступлением». Когда наносила мужу удары топором, повторяла: «Это тебе за то... это тебе за это...». После не спала, был страх, лежала с собакой. Полагала, что в тот момент пьяной она не была, выпивали они вечером, а убийство произошло около 2-х часов ночи, она посмотрела на часы. Причину сожжения мужа объяснила тем, что муж при жизни просил кремировать его, она привыкла беспрекословно выполнять все его просьбы, поступила так и в этот раз. Во время беседы с испытуемой не прослеживалось каких-либо защитных тенденций с ее стороны. Говорила подробно, открытым текстом в соответствии с показаниями в ходе следствия. Отмечала, что, несмотря на случившееся, испытывает облегчение, в душе довольна, что смогла решиться на такое. Бродовой трактовки событий не прослеживалось. Не обнаруживала снижение памяти, интеллектуальных функций. Считала себя психически здоровой. Экспертные вопросы 12 января 1996 г. решены не были.

При амбулаторном обследовании в настоящее время установлено следующее. Физическое состояние: невысокого роста, правильного телосложения. Кожные покровы и видимые слизистые чистые, обычной окраски. В легких дыхание везикулярное. Тоны сердца ясные, ритмичные. АД 140/80 мм рт. ст. Живот мягкий, безболезненный. Нервная система: зрачки равномерные, реакция на свет живая. Подвижность яблок в полном объеме. Сухожильные рефлексы живые, равномерные. Чувствительно-двигательных расстройств нет. Координация не нарушена.

Психическое состояние: ориентирована правильно. Настроение не снижено. Жалоб на психическое здоровье не предъявляет. Во время беседы активна, говорит много, обстоятельно, детально описывает свои взаимоотношения с мужем, также обстоятельно с массой малозначимых фактов, сведений рассказывает о своей работе, об отношениях с окружающими, особенностях своего характера. По ее словам, до встречи с М. она всегда имела успех, была лидером — окружающие группировались вокруг нее, продвигалась по службе, неплохо зарабатывала. После женитьбы муж стал избивать ее, а позже — издеваться, она не могла пожаловаться в милицию, т. к. отчасти жалела его, отчасти боялась еще больших избиений. Не могла пожаловаться родителям, было стыдно из-за потери успеха. Полагает, что часть характера у нее от матери — она такая же веселая, заводная, подвижная, а часть от отца — он размеренный, педантичный. Обращает на себя внимание инфантилизм высказываний испытуемой, ориентированность на внешнее окружение, а также обстоятельность мышления в сочетании со своеобразием оценок, пространными рассуждениями при обсуждении тех или иных ситуаций жизни. Тема отношений к ней мужа остается для нее болезненной, плачет. Разговор об убийстве мужа вызывает меньший эмоциональный резонанс. Отмечает, что остается чувство жалости к нему, но чувства вины нет. С ее слов, последние месяцы перед правонарушением она была «сломлена», настроение было сниженным, ходила растерянной, все «валилось из рук». Обдумывала, как можно разрешить ситуацию, однако, ничего разумного не приходило в голову, это ее раздражало, наступала апатия. Мысль об убийстве мужа созревала, но на убийство решилась неожиданно для самой себя, в тот день злоба переполняла ее. Когда убивала была в исступлении, но, тем не менее, действия свои помнит. Удивляется своему хладнокровию при расчленении трупа и сжигании, но отмечает, что он категорически запретил ей хоронить его, приказал сжечь. Правонарушение она не скрывала, ходила к соседям, разговаривала с ними. В дальнейшем после ареста испытывала подавленность, казалось, что это сделала не она, а кто-то другой, постепенно пришло успокоение, стала лучше спать, прошли головные боли. Понимает противоправность своих действий, понимает социальную и юридическую значимости содеянного. Бредовой трактовке событий не прослеживается. Не обнаруживает снижение памяти, интеллектуальных функций. Критические способности в целом сохранены. 9 февраля 1996 г. консультирована доктором медицинских наук сотрудником Государственного Научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского — Шумским Н. Г. Заключение: общественно опасное деяние совершено психопатической личностью на фоне хронической психогении. В личности испытуемой обращает внимание постоянно повышенный фон настроения и по анамнезу и по беседе с испытуемой. Можно с уверенностью сказать, что ей свойственен психический инфантилизм. Среди других характерологических черт — истероэпилептоидный радикал. Само ООД было совершено в состоянии легкого алкогольного опьянения. Совершено не только убийство, но требующее координации движений и силы, расчленение трупа. Такое поведение может быть объяснено состоянием аффективного напряжения: «била мужа неистово». В статусе обращает на себя внимание монолог, необычная многословность, напоминающая таковую при эпилепсии. До сих пор сохраняется чувство отчужденности и опустошенности, есть чувство жалости к жертве, но нет чувства вины. На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что М. в настоящее время каким-либо хроническим психическим заболеванием не страдает, как и не страдала им в период времени, относящийся к совершению инкриминируемого ей деяния. Обнаруживает признаки психопатии мозаичного типа. Об этом свидетельствуют истерические, эпилептоидные черты в ее характере в сочетании с явлениями психического инфантилизма, что прослеживается по анамнезу испытуемой, нашло свое подтверждение и при настоящем обследовании. В момент совершения инкриминируемого ей деяния М. обнаруживала признаки временного болезненного расстройства психической деятельности в форме реактивной депрессии непсихотического уровня. На это указывает появление у нее на фоне длительной психотравмирующей ситуации, стойкого депрессивного фона настроения со снижением продуктивности в работе, истощаемости психических процессов, вегетативными проявлениями, суицидальными мыслями. Однако, указанные особенности психики испытуемой и расстройства, обусловленные реактивной депрессией в момент совершения инкриминируемого ей деяния и в настоящее время не являлись и не являются столь выраженными, чтобы лишать ее возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Как видно из материалов уголовного дела, испытуемая в момент совершения правонарушения верно ориентировалась в окружающей обстановке, сохранила воспоминание, действия ее строились с учетом конкретно складывающейся ситуации, поведение не обнаруживало признаков каких-либо психотических расстройств. В отношении инкриминируемого ей деяния М. следует считать ВМЕНЯЕМОЙ. Признаков хронического алкоголизма у М. при настоящем обследовании не выявлено. В принудительном противоалкогольном лечении она не нуждается.