|
Заслуга активного внедрения в «текст» картины разнообразных жестов для лучшего восприятия общего замысла принадлежит художникам Возрождения. Многие картины того времени целиком построены на сложной игре жестов и взглядов: «Тайная вечеря», «Бахус» Леонардо Да Винчи; «Мадонна дель Импонната» (Мадонна с завесой), «Афинская школа» Рафаэля и др. Их смысловые находки были такими впечатляющими, что сразу породили многочисленных подражателей, в результате чего отдельные жесты и позы даже превратились в художественные клише. С другой стороны, настоящие творцы (Босх, Дюрер, Рембрандт, Пикассо и др.) всегда находили особые способы художественного выражения и жесты, новые каждый для своего времени, наполненные глубочайшим смыслом и палитрой душевных движений. Отклик же на них возникает только при умении «войти в их систему», принять новый и непростой «язык искусства». Неудивительно поэтому, что разработка проблемы индивидуальной (невербальной) выразительности как психологического обобщения проводилась, главным образом, теоретиками искусства, где актуальна была задача воплощения концентрированной, очищенной от случайного экспрессии. По мнению некоторых из них, например, С. Эйзенштейна, невербальный видеоряд должен рассматриваться «не как изображение, а как раздражитель, производящий ассоциации, вызывающий достройку воображением чрезвычайно активную работу чувства». Вот почему, теоретики искусства (например, такие как Ж. Деррида, А. Арто) считали, что «обращаясь к языку самой жизни», нам следует обрести «речь, существующую до слов». Безусловно, речь не идет о том, чтобы вовсе «подавить слово в искусстве», но лишь о том, чтобы изменить его предназначение. Искусство может «силой вырвать у речи возможность распространиться за пределы слов, развиться в пространстве». Здесь включается – помимо слышимого языка звуков – зримый язык объектов, движений, положений, жестов, – однако «лишь при том условии, что их смысл, внешний вид, сочетания продолжены до тех пор, пока они не превратятся в знаки». Таким образом, ориентация искусства на парадигму жеста «высвобождает тот подавленный жест, который таится в недрах всякого слова»[63]. Однако каким бы важным ни было научно‑теоретическое осмысление понятия «жеста» как важнейшего средства невербальной коммуникации и изучение его природы, функций и значения, в контексте настоящей работы на первое место выходит все‑таки практическое употребление жестов, особенно когда такие случаи становятся конфликтными в быту и требуют той или иной правовой оценки. Известно, что жестом можно оскорбить, пожалуй, даже сильнее, чем словом. Причем часто унизительный, оскорбительный характер слов выражается не буквально, а намеком, т. е. пониманием по догадке. Намек же не может оскорблять, унижать, порочить, так как нельзя установить, был ли намек понят, была ли догадка. А вот если намек выражается жестом, если этот жест неприличен и жестикулирующий имеет цель унизить адресата, то речь идет об оскорблении[64]. Статья 130 УК РФ предусматривает ответственность за оскорбление, выраженное в неприличной форме. Неприличной следует считать циничную, противоречащую нравственным нормам, правилам поведения в обществе форму унизительного обращения с человеком. Оскорбление может быть нанесено устно, письменно и путем различных действий (пощечина, плевок, непристойный жест и т. д.)[65]. — 40 —
|