История нравов России. Восток или Запад?

Однако подлинным оживлением провинциальной жизни дворянство обязано закону о дворянской вольности 1762 г., наполнившему провинцию дворянством, и закону о дворянс­ком обществе 1775 г., организовавшему провинциальное дво­рянство в дворянские общества для управления губернскими делами[9]. Вместе с тем, пустота провинции в первой половине того столетия, отсутствие контакта с людьми своего круга, невозможность жить интересами дворянского общества нало­жили отпечаток на психологию и нравы помещика. По харак­теристике М.Богословского: «Они убивали в характерах об­щительность и действовали в противоположность службе, раз­вивавшей в дворянском кругу товарищеские чувства и отно­шения. Одинокие и редкие обитатели усадеб, свободные от службы, дичали, и наряду с чертами радушия и гостеприим­ства, свойственными вообще славянской натуре и широко рас­пространенными в русском дворянстве XVIII в., складывался также особый тип угрюмого и нелюдимого помещика, замкнув­шегося в своей усадьбе, никуда не выезжавшего и никого к себе не принимавшего, погруженного исключительно в мел­кие интересы и дрязги своего крепостного люда и заботы о борзых и гончих сворах» (25, кн. VI, 31-32).

Именно так, майор Данилов обрисовывает жизнь и нравы слоя провинциального дворянства первой половины XVIII века. Он ведет повествование о своей родственнице, тульской поме­щице-вдове: грамоте она не училась, но каждый день, разогнув спину, читала наизусть всем вслух акафист богородице; она очень любила щи с бараниной, и пока их кушала, перед ней секли варившую их кухарку не потому, что она дурно варила, а так, для аппетита. Дед майора Данилова проводил дни уеди­ненно в своей усадьбе: «Он никогда не езжал по гостям, да я и не слыхивал, чтоб и к нему кто из соседей равные ему дворяне езжали» (25, кн. VI, 32). Такие черты провинциальных дво­рян, порожденные существующими условиями, оказались весьма устойчивыми - их не смогли «стереть» провинциальные дво­рянские учреждения, созданные Екатериной II, они обнару­жатся у помещиков первой половины XIX столетия и найдут свое бессмертное воплощение в образе Плюшкина. Угрюмые и нелюдимые Даниловы и Болотовы времен Анны и Елизаветы сродни ему - они ведь его деды и прадеды.

И тем не менее западноевропейские нравы и правила обще­жития, введенные Петром Великим в русское общество, оказы­вали свое действие и на провинциальное дворянство. Значи­тельную роль сыграли ассамблеи, пришедшиеся по вкусу свет­скому русскому обществу; они быстро распространились, и вве­денная благодаря им в общественную жизнь женщина стала чувствовать себя хозяйкой на них. «Приятно было женскому полу, - повествует об этом князь М.Щербатов, - бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и убора­ми, умножающими красоту лица их и оказующими им хоро­ший стан; не малое же им удовольствие учинило, что могли прежде видеть, с кем на век должны совокупиться, и что лица женихов их и мужей уже не покрыты стали колючими борода­ми». Это сближение полов не только смягчало нравы, но и порождало новые чувства и настроения, до сих пор неведомые русским людям[10]. «Страсть любовная, - продолжает М.Щер­батов, - до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать, и первое утверждение сей перемены от действия чувств произошло!... О коль жела­ние быть приятной действует над чувствами жен!» (189, 72).