Когда же мы добрались до той части рассказа, которая была посвящена гороскопу моего друга, астролог смог опираться в своих рассуждениях на имеющуюся схему, благодаря чему ему удалось-таки вымучить из бессмысленного санскритского текста несколько вразумительных фраз. Однако и здесь небезынтересно отметить, что сверх того, что можно было извлечь из самой схемы, астролог так и не добавил ничего от себя лично и что всякий раз, когда в отвлеченном тексте проскальзывало слово или фраза, каким-то образом связанная с вышеупомянутым гороскопом, размер санскритского стиха нарушался. Тогда я спросил астролога, каким размером записан этот текст; и его ответ показался мне весьма любопытным. Он сообщил мне, что стихи эти не имеют какого-либо определенного размера, но составлены так, что даже величайший пандит не сможет изменить в них ни единого слога; и этот факт был доказан им лично на собрании пандитов в Шрингери. Вряд ли стоит объяснять, что одно только это утверждение нанесло больше вреда авторитету надигрантх, чем все прочие наблюдения, сделанные мною за время разговора. Описав самым неудовлетворительным, неконкретным и, я бы даже сказал, подозрительным образом личность моего друга, Вьяса принялся с величайшей обстоятельностью описывать принесенные им предметы и, в частности, назвал еще несколько дополнительных предметов, которые он должен был принести с собою, но позабыл. Вьяса заявил в том числе, что мой друг должен был принести ракшасапатру (то же, что и асурапатра), тем самым показав нам, что уже за пять тысяч лет до этого он ясно предвидел введение британскими властями бумажных денег на территории Индии, хотя и назвал при этом английскую валюту не совсем точным именем. А далее книга возвестила нам о том, что вопросы, заданные моим другом, будет записывать мальчик. Просто удивительно, как автор этих книг, излагая историю всей человеческой расы, мог уделять внимание всем этим малозначительным событиям и никому не нужным пустякам. Когда мы добрались наконец до долгожданных вопросов, открылась старая книга и мы услышали несколько стихов из нее. Первый вопрос касался Теософского Общества. Но, к сожалению, астролог никак не мог понять, о чем идет речь. Несложно было заметить, что на этот раз астролог вовсе не собирался так же пространно пояснять и комментировать текст, как он это делал при описании принесенных нами предметов и танцев в «Вайкунтхе», невзирая на все мои просьбы продолжить чтение текста и не тратить время понапрасну. Впрочем, текст, который он начал читать, представлял собою самый нелепый вздор, какой мне когда-либо доводилось слышать. В каждом стихе было по три - четыре взаимоисключающих глагола с разными значениями, а также набор прочих слов, совершенно не связанных друг с другом по смыслу. Их странное сочетание не позволяло ничего понять и могло означать как сразу все, так и вовсе ничего, в зависимости от желания и способностей истолкователя. Но как мог астролог дать этим словам истолкование, хотя бы приблизительно напоминающее суть заданного вопроса, если он не понял сам вопрос, хотя мы и позволили ему пользоваться санскритским словарем и грамматикой по его собственному усмотрению? Он старался, как мог, улавливать каждое наше замечание и говорил очень осторожно, не вдаваясь в подробности. И потому я по-английски попросил своего друга воздержаться пока от каких-либо замечаний, которые могли бы хоть чем-то помочь нашему астрологу. А результатом, как можно было догадаться заранее, стал позорный провал последнего. Астролог почитал еще несколько минут, то и дело поднимая глаза от книги и вопросительно вглядываясь в наши лица, в надежде на то, что мы окажемся достаточно глупы для того, чтобы подсказать ему ожидаемый ответ; но вскоре понял, что надеждам его не суждено сбыться, и прекратил свои попытки. В связи с этим я могу отметить один примечательный инцидент. В одном из стихов мой друг заметил слово майя-шакти и, ожидая увидеть в нем особенно глубокий смысл, спросил астролога, что оно означает. Тот сообщил нам его общепринятое значение, но мой друг заметил, что к его вопросу оно не имеет никакого отношения. Умный астролог тут же предположил, что в его книгах это слово, вероятно, имеет какой-то особый смысл. С этими словами он распахнул свою коробку и мгновенно извлек оттуда еще один пальмовый лист с рукописью, тут же отыскал в нем необходимое слово и возвестил нам, что смысл у него здесь действительно иной. Но когда он отбросил свиток в сторону, я заметил, что это не словарь и не грамматика, так что предполагаемый поиск слова в этой книге был предпринят, скорее всего, просто для отвода глаз. — 30 —
|