Беседы с Кришнамурти

«Я хорошо чувствую состояние моего ума, — объяснил он. — Я получил образование в колледже, довольно много читал. Политически я принадлежал к крайне левым, и мне весьма знакома их литерату­ра. Партия стала подобна любой религии, она такая же, чем был и продолжает быть католицизм, с от­лучениями от церкви, угрозами и лишениями. Ка­кое-то время я честно работал в политике, надеясь на улучшение мира, но увидел насквозь фальши­вую игру, и ушел из нее. Еще раньше я понял, что реальное преобразование не происходит через политику, политика и религия не смешиваются. Я знаю, нужно сказать, что мы должны привнести религию в политику, но в тот момент, когда мы так сделаем, это больше не будет религией, а станет просто ерундой. Бог не говорит с нами политичес­кими терминами, но мы творим нашего собственно­го бога в терминах политических или экономичес­ких условий.

Я не пришел, чтобы поговорить с вами о поли­тике, и вы совершенно правы, что отказываетесь обсуждать ее. Я пришел, чтобы обговорить то, что действительно мучает меня. Недавно вечером вы ска­зали что-то относительно посредственности. Я слу­шал, но не мог принять, так как был слишком встре­вожен, но когда вы говорили, слово «посредствен­ность» очень действовало на меня. Я никогда не ду­мал о себе как о посредственности. Я не использую это слово в социальном смысле, и, как вы заметили, оно не имеет отношения к классовым и экономи­ческим различиям или к рождению».

Естественно. Посредственность находится пол­ностью вне пределов сферы произвольных соци­альных разногласий.

«Понимаю, что это так. Вы также сказали, если я правильно понял, что по-настоящему религиозный человек — это единственный революционер, и такой человек не посредственен. Я говорю о посредствен­ности ума, а не работы или положения. Те, кто нахо­дится в самых высоких и наиболее властных позици­ях, и тех, кто имеет удивительно интересные заня­тия, могут все еще быть посредственны. У меня нет ни возвеличенного положения, ни особо интересного увлечения, и я осознаю состояние моего собственно­го ума. Он посредственен. Я изучаю западную и во­сточную философии и заинтересован во многих дру­гих вещах, но, несмотря на это, мой ум совершенно обыкновенный. У него есть некоторая способность к скоординированному мышлению, но он все еще по­средственен и не способен к творчеству».

Тогда, в чем же проблема, сэр?

«Во-первых, я по-настоящему стыжусь состоя­ния, в котором нахожусь — моей собственной глу­пости, и говорю это без какой-либо жалости к себе. Глубоко внутри меня, несмотря на все мое обуче­ние, я нахожу, что не склонен к творчеству в самом глубоком смысле этого слова. Должно быть, воз­можно получить ту творческую способность, о ко­торой вы говорили на днях, но как пробудить ее? Не слишком ли это прямолинейный вопрос?»