Беседы с Кришнамурти

«Наверное, моего одиночества, как вы гово­рите».

Почему, наверное? Разве вы не уверены?

«Я колеблюсь, но одиночество — одна из моих самых глубоких проблем. Оно всегда было там, на заднем плане, но только теперь, в нашем разговоре, я вынуждена взглянуть на него прямо, чтобы уви­деть, что оно здесь, рядом. Это огромная пустота, пугающая и неизбежная».

Возможно смотреть на эту пустоту, не давая ей названия и какой-либо формы описания? Простое обо­значение состояния не подразумевает то, что мы по­нимаем его, напротив, это помеха для понимания.

«Я понимаю, что вы имеете в виду, но я не могу не обозначить ее, это практически мгновенная ре­акция».

Чувствование и обозначение происходят почти одновременно, верно? Могут ли они быть отделе­ны? Может ли быть промежуток между чувствова­нием и обозначением этого? Если этот промежуток действительно испытан, то произойдет то, что мыс­литель прекращает быть как сущность, отделенная и отличная от мысли. Процесс словесного обозначе­ния — это часть «я», эго, сущности, которая ревну­ет и которая пытается преодолеть собственную рев­ность. Если вы действительно поймете суть этого, то страх прекратится. Обозначение имеет физиоло­гическое, также как психологическое следствие. Только когда нет никакого обозначения, тогда воз можно полностью осознать то, что называется пус­тотой одиночества. Тогда ум не отделяет себя от того, что есть.

«Я нахожу, что чрезвычайно трудно следовать за всем этим, но чувствую, что по крайней мере поняла часть из сказанного, и позволю пониманию раскрыться».

Смятение ума

Весь день стоял туман, и, когда к вечеру он исчез, с востока подул ветер, сухой, резкий, сдувающий су­хие листья и иссушающий землю. Это была бурная и грозная ночь, ветер усиливался, дом скрипел, и вет­ки отрывались от деревьев. Следующим утром воз­дух был настолько ясен, что вы могли почти прикос­нуться к горам. Вместе с ветром возвратилась высо­кая температура, но, как только ветер стих в конце полудня, туман от моря снова расстелился.

Как необычно красива и богата земля! Нет ни­какой усталости от нее. Высохшие русла реки пол­ны живых существ: горсы, маки, высокие желтые подсолнечники. На валунах лежали ящерицы, с ко­ричневыми и белыми кольцами королевская змея грелась на солнце, ее черный язык выстреливал туда и обратно, а через ущелья лаяла собака, преследуя суслика или кролика.

Довольство никогда не является результатом пол­ного удовлетворения, достижения или обладания ве­щами, это не рождено в действии или бездействии. Оно приходит с полнотой того, что есть, а не с его изменением. То, что является полным, не нуждает­ся в изменении, замене. Именно незавершенное, которое пытается стать полным, знает суматоху недовольства и изменения. То, что есть неполное, оно не является полным. Полное нереально, а стрем­ление к нереальному — это боль недовольства, ко­торую никогда не излечить. Сама попытка излечить боль — поиск нереального, из-за которого недоволь­ство возникает. Нет никакого выхода из недоволь­ства. Осознавать недовольство означает осознавать то, что есть, и в полноте этого возникает состоя­ние, которое может называться довольством. Оно не имеет никакой противоположности.