|
Затем с гештальт-терапией вообще происходит нечто странное. Оставив в Нью Йорке своих коллег, более склонных к литературе и философии (включая жену Лору, Пола Гудмена и Изадора Фрома), Фредерик Перлз перебрался в Калифорнию, где в 1960-х годах под его харизматическим руководством гештальт-терапия приобретает черты духовного движения. В такой форме гештальт-терапия переживает пик популярности. Это можно назвать периодом «вульгарной гештальт-терапии», ибо она походила на изначальные идеи Перлза и Гудмена не больше, чем «вульгарный марксизм» походит на то, что было написано самим Карлом Марксом. «Примите на себя ответственность за ваши чувства», «Я это я, а ты это ты», — провозглашала эта версия гештальт-терапии. Слоганы были звучными, но поспешными и редукционистскими. Они плохо ориентировали практика на кропотливую, сложную, созерцательную работу, которая состоит в том, чтобы сопровождать другого в его проблемах и с его неиспользуемыми возможностями. Это стало несчастьем не только для гештальт-терапии, но помешало психотерапии в целом. Идеи, с которыми выступили Перлз, Хефферлин и Гудмен, по большей части потерялись в том энтузиазме, который американцы проявили в отношении быстродействующих «shoots», хотя сам Перлз, в конце концов, предостерегал против этого, а большинство клиницистов, позиционирующих себя вне непосредственных кругов гештальт-терапии, относились к 16Жан-Мари Робин
этому с полным презрением. Это несчастье продолжается до наших дней. Робин всегда был глубоко интегрирован в ге-штальт-терапию, но сама природа его включенности с необходимостью влекла его в направлении, которое было принципиально отлично от гештальт-тера-пии 60-х годов. Перед нами радикальный мыслитель в лучшем смысле слова. Я говорю о радикализме такого рода, который открывает новые горизонты, добираясь до корня проблемы (что и есть подлинное значение слова «радикальный»1). Мы склонны думать, что радикалы — это люди, настолько эволюционировавшие влево, что они порывают связь с традиционной политикой и культурой и оказываются вне игры. В действительности, лучшие радикалы стоят на стороне консерваторов. Они могут смотреть на существующие институты как бюрократическое извращение уважаемых традиций, например, традиции свободы или традиции стремления к совершенству. Отправным пунктом радикализма Робина необходимо считать его возвращение к основополагающему тексту Перлза, Хефферлина и Гудмена, прочесанному Робином вдоль и поперек, а также мыслителям, повлиявшим на Перлза и Гудмена, как-то Отто Ранк, Курт Левин, Джон Дьюи. В этом поиске Робин больше всего напоминает Жака Лакана и его знаменитое возвращение к Фрейду. Лакан пытался расчистить напластования поверхностных и посредственных интерпретаций, загромождающие тексты Фрейда, чтобы отыскать их подлинные основания. Робин совершает нечто подобное в отношении Гудмена. В результате открываются радикально новые возможности. На первый план выходят вещи, которые не принимались в — 6 —
|