|
Прорыв, который совершили основатели гештальт-терапии, впрочем, не без колебаний и оплошностей, на мой взгляд, заключался в том, что они поставили на первый план «поле», отодвинув теоретизирование субъекта в сферу следствий. Дело было не в том, чтобы установить дихотомию поле/субъект и противопоставить два этих конструкта как нередуцируемые, а в том, чтобы перевернуть порядок факторов. Первичным выступает поле, а уже в поле существуют развертывающиеся операции. Поле и операции в поле группируются под
родовым именем «контакта». Следствием этой перманентной, протяженной во времени операции является порождение субъекта, и если операция протяженна, то и формирование субъекта также является перманентным. Следовательно, таким образом устанавливается возможная «протяженность субъекта» или как минимум того, что сам субъект называет субъектом. «Что такое расстояние между мной и мной самим?» Говоря словами Ф. Пессоа16, что представляет собой это расстояние «между собой и самим собой»? Перевести слово self словом «я» было бы непозволительной редукцией. «Я» не только сущность, и, следовательно, «я» не отностися только к сущности id. Вполне очевидно, что одна из основных трудностей, с которой мы сталкиваемся в понимании теории self в гештальт-терапии и, как следствие, в ее клиническом применении, коренится в различии интерпретаций нашего понятия self. Мы рабы заложенной в нашей культуре тенденции понимать self по аналогии с «я», «субъектом», «личностью», т. е. его овеществить, приписывать ему некие очертания; точно так же мы затрудняемся помыслить себя без границ между «я/ не-я». Таким образом, терапевтическая практика, которая вытекает из этой системы представлений, организованной нашим языком, будет сориентирована в направлении отчетливой солипсической индивидуальности, которую надлежит уловить, проанализировать, развить, исправить, вылечить... Чтобы выйти за пределы взгляда на себя как на «единицу», как на цельный субъект, как на субъект, 16 Pessoa F. L. Le livre de l'intranquillite. Т. 1. 1999. 90Жан-Мари Робин
преемственный во времени, необходимо заменить слово «я» (или «самость» на языке философов) английским понятием self. Вместе с тем мы охотно согласимся с тем, что целое и протяженное «я» применительно к живущему может характеризоваться движением. Движение, или само-движение (англичанин, возможно, скажет «self-movement», «мое движение, которое осуществляю я»), отличает живое от неживого. В этой извечной трансформации, в конститутивной мощи изменения мы размещаем начало и «центральный момент» организма — какой бы ни была локализация, которая ему приписывается, — и мы называем его «Я». — 46 —
|