«Опыт, — продолжает Строе, — есть синоним «опыта-мира» и «опыта-себя-в-мире». Это то, что повернуто лицом к другому; опыт другого существует только в отношении с «я»; и наоборот. Это отношение не соединение двух частей, «я» и «мир», а существует как целое». Левин выдвинул мысль, что человеческие факты «зависят не от наличия или отсутствия некоего фактора или некоего набора факторов, взятых изолированно, а от констелляции (структур и сил) специфического поля, взятого как целостность». Именно в этой диалектике контакта поля и в поле, выражения поля и в поле, речи поля и в поле, благодаря сложной динамике подтверждений и включений, резонансов и эмпатии, выражение и речь подводят меня к тому, чтобы определить психотерапию как опыт «быть благодаря другому». 3.Проявляться в открытом поле ситуации У нас есть уникальный шанс. У нас может быть теоретический подход, открытый для всего нового, интегрирующий новое, и в то же время строгий. Этот подход может изменяться в ходе практического применения, которое будет разным вследствие различия стилей каждого терапевта, а также вследствие особенностей наших пациентов. Этот шанс кажется мне уникальным по одной простой причине: если мы вооружимся очками современной философской, социологической, психологической, эпистемологической рефлексии, мы обнаружим, что наш основополагающий текст почти пятьдесят лет после своего написания может стать объектом нового прочтения и обрести поразительную актуальность. Конечно, в этом тексте нет недостатка в противоречиях, нарушениях связности, упущениях. Если взглянуть на него сегодняшними глазами, натренированными несколькими десятилетиями рассмотрения человека, психотерапии, субъекта и общества, в нем можно встретить ряд 88 Жан-Мари Робин архаизмов и отсылок к отжившим парадигмам, которые стали сегодня мишенью для критики. Подарив нам эту книгу, наши основатели дали нам один совет. По крайней мере, так утверждает традиция, переданная нам Изадором Фромом. В группе основателей гештальт-терапии Фром способствовал оформлению институтов и самостоятельных исследовательских программ. Совет, о котором я говорю, состоит в следующем: в этой книге нет ни единого примера, ибо каждый читатель должен наделить содержащиеся в ней рассуждения своим собственным опытом и своим собственным пониманием. Все помнят склонность Перлза к вербальной агрессии, т. е. к стремлению разрушать, разжевывать, присваивать. Речь идет о том, что любое предположение, которое мы соглашаемся принять, должно работать на практике. Все также помнят приверженность Гудмена идее творческого приспособления, т. е. взаимного преобразования себя и мира, мира идей, посредством создания смыслов. Наконец, все помнят призыв Лоры Перлз «жить на границе», т. е. строить всякую мысль и всякую практику исходя из «контакта». С таким наследством просто невозможно устоять перед соблазном продолжить это творческое пережевывание в контакте с нашими современниками: как пациентами, так и теоретиками и коллегами! — 45 —
|