Гештальт-терапия: Отношение

Другой дырой терапевтического репертуара является чересчур строгое следование терапевтом установленным границам Гештальта, что может систематично удерживать его от возможностей совета или поведенческих предписа­ний. Все эти важные аспекты поведенческой терапии и со­временной семейной терапии являются, без сомнения, надежными средствами в руках психотерапевта и духовно­го наставника, и я хотел бы бросить вызов преобладающему мнению гештальтистов (взятому из раннего психоанализа и из терапии Роджера), что воздействия советом на паци­ента следует избегать. Каким бы ненаправляющим Гештальт-терапевт ни был в его поддержке спонтанности, он вполне может быть весьма направляющим своей подсказ­кой поведенческого экспериментирования во время сеанса — и нет причины, почему бы это не распространить (как это часто делал Джим Симкин) на определение задач вне или в дополнение ко времени лечения — т:.е. на советы по самостоятельной работе над собой в повседневной жизни.

До сих пор я говорил о дырах с точки зрения незадейст­вования ценных ресурсов, о неиспользовании возможно­стей, которые могли бы способствовать терапевтическому процессу во имя чистоты Гештальта. Теперь хочу обратить­ся к дырам, природа которых более психологична. Одну из них можно описать, как склонность Гештальта к «круто­сти». Каким бы ценным ни был бы вклад Гештальта в его систематической поддержке экспрессии гнева, мне кажет­ся, что его поборничество грубости иногда приводит к опре­деленному забвению идеала любви; идеала — тут я согласен с Фрейдом,— который не может быть отделен от нашего понимания целительства. Верно, что выявление конфликтов и боли уже само по себе достаточно во многих случаях, чтобы убрать барьеры к спонтанной интеграции. Между тем, полезно иметь на виду и интеграционный про­цесс, чтобы знать, что мы работаем по восстановлению спо­собности любить, без которой не может быть полного удовлетворения или окончания страдания. В этом отноше­нии гештальтисты должны многому научиться (как я уже заявлял) у процесса Фишера-Хоффмана — не с тем, чтобы превратиться в проводников процесса Фишера-Хоффмана, а для того, чтобы увидеть, какое значение там придается I факторам любви и прощения, и внести это в практику Гештальта.

Еще одной дырой может стать отношение Гештальта по превалированию удовольствия над болью в трансформиро­ванном процессе. Я уже говорил, что в самом начале Гештальт представлялся как «гуманистический гедонизм». Верно, экспрессия импульса помогает избежать репрессии; предписание не сдерживаться помогает процессу осознания импульсов: и, однако, это не должно привести нас к мне­нию, что реверсный процесс сдерживания импульсов бес­плоден как подход. Духовность традиционно была не гедонистичной, а аскетичной, строгой, из признания, что ограничения тоже могут обострить наше внимание к сво­им желаниям и эмоциям. Если пристально взглянуть на Гештальт, можно увидеть, что оба эти аспекта отражены в нем. Часть Гештальта отваживается обходиться без «обви­нителя» (в большей мере, чем в реальной жизни), а другая его часть представлена способностью «ладить» с пережива­нием, не прибегая к его обыгрыванию, когда член группы говорит (к примеру): «Мне неловко от того, что вы сказали»,— вместо того, чтобы сделать критическое замечание. Главным выражением этой дыры в Гештальтной практике является наставление для повседневной жизни, которое большинством выносится после сеанса Гештальта. Обыч­ным отношением бывает, что нужно всегда жить «по-гештальтски», т.е. выражать свои негативные чувства в семье и на работе. Я с таким советом не согласен, поскольку слишком часто наблюдал, как это ведет к бесконечному раздражению в группе, не ориентированной психотерапев­тически, в которой это становится скорее деструктивным, чем конструктивным. Я считаю, что правило прозрачности весьма ценно для Гештальт-терапии, но в ее пределах, а традиционная установка на сдерживание своей деструктивности в повседневной жизни может быть лучшим фоном для дополнительной работы над собой.