Гештальт-терапия: Отношение

Мне думается, что эта тончайшая сфера контакта явля­лась элементом его «диалогической» деятельности. Если положить «диалогическую терапию» как синоним «терапии через общение» (по Фрейду), то он был чрезвычайно диа­логичен, и мне кажется, что Фридман был совершенно не­справедлив к нему в своей книге по данному вопросу3. Повстречавшись с Фридманом некоторое время назад в Швейцарии на конференции, посвященной теме «Оздоров­ление Земли и перспективы на будущее», я составил о нем очень хорошее мнение, мне казалось, что его выступление о Бабере совершенно совпадает с тем, что могло быть ска­зано Фритцем по баберовской концепции «священной вой­ны» с оппонентом и проблеме ответственности за словесную «дуэль». «Фритцевым» был и его подход к обще­нию и контакту: он дискутировал с духом «Нового Поколе­ния» по поводу поощрения последним чувственности братства и тождественности без надлежащего признания различий и пределов.

Получив после встречи с Фридманом его книгу, я был немало удивлен, обнаружив его приверженность юнгианцам, поддержку любой другой школы, но только не геш-тальтистов! Удивлен, поскольку я считаю, что Гештальт сделал больше, чем любой другой подход, для высвобожде­ния сегодняшней психотерапии от фиксированных ролей и приемов, поскольку пример Гештальта воодушевил психо­терапию в целом к стремлению к большей свободе терапев та, к видению в нем индивида, а не зеркало или техниче­ское средство.

3 Морис Фридман, «Целительный Диалог в Психотерапии». (Нью-Джерси: Джейсон Аронсон, 1985 г.).

Фритц был также и великим манипулятором — в одной из бесед он сам так определил свои действия. Но, кроме всего прочего, он был тем, кто использовал себя, если мож­но сказать «использовал» о том, что двигало им из веры в главенство столкновения над остальным. Только в отноше­нии Р.Д.Леинга можно сказать, я полагаю, что терапия и жизнь настолько близки друг другу, что различие между терапией и внешней ситуацией столь несущественно.

Другим элементом экстраординарности присутствия Фритца является то, что уже в шестидесятые (после одного из его курсов) я назвал «такчтожестью». Мне потребова­лось время, чтобы разобраться, что его «такчтожесть» той же природы, что он называл «творческой индеферентностью». Выражением этого была его необыкновенная способ­ность противостоять манипуляции. Его не затягивала ни одна игра, он умел оставаться нейтральным. Безусловно, это является частью золотого правила психоанализа по раз­витию нейтральности, но его нейтральность была просто потрясающей, она не зависела ни от сказанного, ни от не­сказанного, ни от того, сидишь ты или стоишь, она была похожа на полную буддистскую отрешенность. Совершен­но спонтанно Фритц обрел необыкновенную отрешенность, и это хорошо проявлялось особенно при инсценировках, т.е. в присутствии индивида, обыгрывающего боль; в этих случаях он обычно говорил: «Так что с того? Ты всю жизнь собираешься оплакивать прошлое?»