Гештальт-терапия: Отношение

Мне кажется важным, что впервые я встретился с Фрит-цем во время первой поездки в Эзален вместе с Карлосом Кастанедой. Хорошо известный теперь американский ант­рополог Майкл Харнер пригласил нас присоединиться к нему во время презентации центра по шаманизму. Эзален только что распахнул свои двери, а Фритц жил там; он все еще не работал, он только-только начинал показывать в Эзалене, кто он на самом деле. Нам выпала честь увидеть его среди присутствующих на открытии центра, с нами была и Элси Пэриш, целительница индейцев Помо. По­мнится, как Фритц высказался в перерыве, что то, что де­лает Элси, и есть шаманизм, он и сам был шаманом. Судите сами, поскольку шаманизм по характеристикам является интуитивизмом, одной из типичных форм экспрессии кото­рого есть направление момент за моментом потока пережи­ваний другого — столь характерного для гештальтной ситуации. Характеристикой шамана является и его «энер­гетическая заразность», что немало сопутствовало успеху Фритца, как и работе других больших терапевтов. Но более существенно, что среди других традиций шаманизм явля­ется наиболее дионисийным, точно так же, как Гештальт-терапия дионисийна среди новых «путей роста».

Хочу теперь обратиться ко второй теме и высказаться по поводу дыр в Гештальте и потенциальной роли Гештальта в холизме программы роста.

Вы знакомы с понятием «дыр», которое предложил Фритц. У человека может не быть глаз, но он чувствует себя видящим; у другого можно удалить сердце, и тогда ему потребуется тепло кого-то другого. Некоторые не ощущают своего тела, вместо этого они в контакте с абстракциями. Каждый из нас не замечает какие-то аспекты своего пере­живания, часть своего поля переживания. Я полагаю, что подобное встречается в Гештальте как культурно-социаль­ное явление. Фритц часто пользовался словом «отрица­ние». Как известно, он определял эго как явление идентификации — акт, которым мы определяем «это моя граница», которым устанавливаем себе барьеры и говорим: «Все, что за пределами,— это не я, не я». И Гештальт—те­рапия говорит: «Это не Гештальт». Она воздвигает свои барьеры и утверждает, что то—то и то-то «не есть Гештальт-терапия».

Я сказал бы, что Гештальт—терапия появилась на свет в соперничестве — и весьма успешном — из того, что мы сейчас называем гуманистическим движением. Фритц ни­когда не уходил от соперничества. При необходимости он мог умело побороться с монополией психоанализа, с догма­тической монополией, отвергнувшей многих талантливых людей (таких, как Хорни) и сопротивляющейся творческо­му подходу. Фритц был первым, кому удалось в одиночку противиться психоанализу в США так, что именно о Геш­тальте было сказано: «В этом есть какая-то могучая тера­певтическая сила». Я говорю, что это и открыло путь для гуманистического движения в целом, поскольку идеи сле­довали за практикой, а не наоборот. В то время, как другие подходы ТА, группы столкновения и т.д. не смогли достичь такого успеха, хотя и хлынули на сцену после того, как величайшему авторитету психоанализа был нанесен удар.