|
Дальше, как и можно было ожидать, Джордж поведал свою историю, порой приправляя повествование "щепоткой" бессмыслицы, – в ответ на расспросы, благоразумно разбавленные бессмыслицей. Лечение теперь давало эффект, и через год, в течение которого редкие приступы логореи сменились еще более редкими, Джордж выписался из клиники. Он нашел работу и посещал клинику все реже и реже – чтобы сообщить об успешно идущей адаптации. Впрочем, неизменно начинал или заканчивал отчет с абракадабры, ожидая ответной от автора. Мог при этом, скорчив гримасу, прокомментировать: "В жизни не без абсурда – а, доктор?" Он ждал разумно высказанного согласия с его утверждением, затем отпускал бредовое "замечание". Через три года после того, как Джордж покинул клинику и успешно налаживал свою жизнь в обществе, контакт оборвался. Напоследок была оптимистичная открытка из другого города – краткое, но удовлетворительное резюме его устройства в новых условиях. Подпись – правильная, если не считать, что за именем тянулся хвост бессмысленно смешанных букв. Адреса он не указал. Так он завершил историю взаимоотношений на своем уровне понимания". И с пациентами вроде Джорджа, и с начинающими психотерапевтами, приходившими учиться к нему, Эриксон всегда умел установить контакт, уважая индивидуальность человека. Возможно, поэтому многие из его учеников стали известными специалистами-практиками и педагогами. У Эриксона, похоже, не было потребности ставить свое "клеймо" на учениках или подталкивать к бунту талантливых людей, которых он наставлял. Чем Эриксон привлекал своих учеников? "Никогда нельзя было предсказать, что Эриксон сделает, – говорит один из них, Стивен Ланктон, автор недавно вышедшей книги об эриксоновской терапии "Ответ изнутри". – Он всегда был "разным", всегда пробовал идти новым путем. С истинным наслаждением он постоянно открывал для себя неизвестное и притягивал людей с тем же вкусом к новизне". Описывая эриксоновский "генеративный" стиль обучения, Ланктон вспоминает, как Эриксон мог преподать "урок", из которого ученик не просто извлекал мораль, а запоминал его на всю жизнь. "Как-то вечером мы вместе смотрели телевизор, – рассказывает Ланктон, – шла реклама. Эриксон, всегда "включенный в работу", попросил меня убрать здоровенный булыжник, который подпирал дверь, чтобы не закрывалась. Я не рассчитал веса "камешка", поднял, качнулся вперед и чуть не хлопнулся на пол. Эриксон обернулся ко мне и сказал: "Вспомнишь в другой раз, когда надумаешь сосать палец". И все. Потом я не раз мысленно возвращался к этим его словам. То мне казалось, он говорил о мнимой защищенности, то – что-то о моем душевном равновесии, а иногда я думал, что тогда он советовал не браться за вещи, которые мне не по силам. И десять лет пройдет, а я все буду размышлять об этих словах и уверен, увижу что-то еще". — 54 —
|