Один к одному. Беседы с создателями семейной терапии

П.: В книге, которую мы пишем, мы определяем случаи в соответствии с DSM-III[27].

Инт.: Другой вопрос, поднимаемый Андерсон, кажется, из ряда важных. Она говорит: "Хотя Палаззоли заявляет, что в своих выводах исследователя опирается на терапию 114 семей, обсуждая метод инвариантного предписания, она ограничивается девятнадцатью, из которых только десять согласились следовать предписанию. На основании этого опыта автор заключает, что терапевтическое воздействие предписания несомненно доказано. Тут явное преувеличение, учитывая, что две семьи отказались от предписания и выбыли, четыре – неохотно исполняли его, не добившись результатов, и три неукоснительно следовали, по их словам, предписанию, но тоже не показали результатов. Особенно возмущает ее вывод, что эти три последние семьи, должно быть, лгали, потому что добились бы результатов, если бы исполняли то, о чем им говорилось. Отталкиваясь от подобной логики, не следует ли нам заключить, что лгали и семьи, которые уверяли, будто добились успеха?" Что вы скажете?

П.: В публикации, о которой идет речь, я ссылалась на "историческую" уже статью, написанную мною в 1981 г., после того как мы провели терапию по новому методу с нашими первыми девятнадцатью семьями. Удача в десяти случаях (чудо для нас, ведь все это были крайне тяжелые случаи) не могла не воодушевить: мы считали, что на верном пути. Что касается нашего подозрения, будто те семьи лгали... Наша тогдашняя наивность тут очевидна. Тогда мы еще не осознавали, что делаем ошибку, делая предписание, – не осознавали, не умея распознать первых признаков негативной реакции у родителей. Поэтому и винили семьи, если был провал.

Инт.: У вас есть еще какая-нибудь статистика помимо результатов работы с девятнадцатью семьями?

П.: Я не спешу с выводами. Последующее наблюдение – это серьезная проблема. Мы можем позвонить через год семье, проходившей терапию, чтобы узнать, как у них дела, но ведь узнаем обо всем со слов человека, снявшего трубку. Возможно, кто-то другой из этой семьи сообщил бы нам иное. Как оценивать результаты нашей терапии – щекотливый вопрос, мы еще далеки от его решения.

Инт.: Возражение у Андерсон вызывают ваши негативные характеристики семей, особенно ваша концепция "грязной игры".

П.: Кэрол Андерсон шокировал мой термин "грязная игра", который я применяю для обозначения тайных союзов и молчаливого попустительства в семьях. Знаю, термин отдает морализированием, но я также знаю, что "грязные" игры существуют во всех системах – в монастырях, в крупных организациях – вплоть до государства. Откуда же такое возмущение, когда речь о "грязной игре" в семье? Неужели мы должны верить, что семьи полны только любовью, проявляют только понимание и прямодушие? Семья – это наша школа. В семьях мы обучаемся стратегии и, может быть, – умению вести "грязную" игру, которое потом применяем в других системах.