|
Инт.: И посоветовали им "исчезнуть"? П.: Да. Но было много чего еще. После двух сеансов с родителями я оказалась втянутой в игру этой пары. Мать воспылала любовью ко мне – она так приветствовала терапию, так стремилась проявить инициативу с отлучками. А вот муж становился все пассивнее, он все больше устранялся. Было ясно, что супружескую игру не удалось разладить, расставив точки над i. Хуже того, моя команда решила, что я тоже влюбилась в эту женщину. Я должна критиковать ее, показывать ей, что она унижает мужа, что стремится к королевской короне и в терапии. Я понимала, что все так и нужно делать, но чего мне это стоило! Однако я выполнила то, что должна была. Самое страшное, мне пришлось рискнуть... Я могла оказаться без единственного союзника, но я объявила мужу, что крайне нуждаюсь в его помощи, потому что вот-вот потеряю голову от его жены – как и все в их магазине, влюблюсь в нее. Случилась бы катастрофа, ведь чтобы спасти сына, мне нельзя было упускать отца. Впрочем, он отреагировал положительно – потому что я говорила прямо. Инт.: Жена пришла в уныние? П.: Да. Ненадолго. Но у нее не пропало желание продолжать терапию. Больше того, позже она открыла для себя, что обретает настоящего мужа, человека, умеющего принимать решения и действовать. Инт.: Как вы считаете, у вас устанавливаются с семьями иные отношения, когда вы прибегаете к инвариантному предписанию, – если сравнивать с теми, которые складываются в ходе парадоксальной терапии? П.: Да. Терапия парадоксального подхода – это что-то вроде состязания с семьей. Надо лишить семью ее секретов. После семи лет работы по методу инвариантного предписания я уже не вижу в семье противника, с которым мне нужно вести партизанскую войну. Вооружившись этим методом, я теперь само миролюбие, ведь я знаю, что у меня в руках средство куда действеннее. Раньше я испытывала напряжение, меня мучил страх, что я не сумею разобраться. На этапе "Парадокса и контрпарадокса" каждый раз, когда мы начинали работать с новой семьей, было такое чувство, будто ступаете на неизведанный материк. Никакой схемы в подспорье – чтобы строить предположения. Приходилось изобретать гипотезы для каждого нового случая. Теперь у меня есть общая схема игры, и я соединяю эту схему со специфическими переменными каждой отдельной семьи. Я знаю, что думает девочка с анорексией: "Мой отец – умный, честный, он такой важный человек. А мать – ужас какая посредственность. Но он не способен отстоять себя перед ней. А поэтому я унижу мать, ведь мой отец не может с ней справиться". — 164 —
|