|
Зейг. Весь этот шум... означает, что она не обязана слушать вас. Эриксон. Именно. И надо сказать ей, что она не властна над моим поведением. Я волен делать то, что мне угодно, а она, может быть, выслушает меня. Она не станет оспаривать это заявление, не приняв его смысла, и не может согласиться с ним, не приняв его смысла: как бы то ни было, она попалась. Я использовал эту идею в одной из своих техник. Американская психиатрическая ассоциация подумывала о том, чтобы изгнать меня из своих рядов. Я представил им тезисы доклада по поводу желательности установления физических ограничений для пациентов. Они отменили ближайшие собрания, чтобы выслушать мой доклад. Друзья предостерегали меня от этого поступка, но я шел напролом. Я заметил, что психиатрические пациенты часто забиваются между матрасом и пружинами кровати и прячутся в темных углах. Они отступают в темные углы, укутываются в одеяла в порыве защитить себя. Я обнаружил, что могу надеть на пациента смирительную рубашку и тем самым удовлетворить его потребность прятаться. Я, бывало, говорил пациенту: “Как только ты почувствуешь себя комфортно, можешь попросить нянечку снять эту рубашку”. На моих пациентов надевали смирительные рубашки. Иногда эта процедура занимала 15 минут. К тому времени, как рубашку кончали шнуровать, пациент, бывало, говорил: “Думаю, меня уже можно вынимать”. И нянечке приходилось этим заниматься. Нянечки все это ненавидели, а мои пациенты любили. И они знали, что могут потребовать смирительную рубашку в любой момент. Я полагаю, что это было для них гораздо лучше, чем прятаться между матрасом и кроватью или за дверью. Состояние Евы улучшалось, а мы с миссис Эриксон увлеклись каламбурами из имен. Какой каламбур можно придумать из имени Эриксон? Нам так и не удалось выдумать ни одного. На следующее утро, когда я был в отделении, Ева спросила меня: “Доктор Эриксон, можно мне выкурить сигарету?” Я сказал: “Нельзя, Ева”. Она сказала: “Хорошо, доктор Ирксом*. Прелестно! (Эриксон смеется.) Зейг. Да. Эриксон. Итак, это один фрагмент материала, который вы прочитали, не понимая, что читаете. Как насчет Милли Партон... диагноз, ее возраст, профессия? Зейг. Гм-м. Не люблю ярлыки. Я бы сказал, что диагноз — шизофрения и паранойя. Возраст... понятия не имею. Род занятий... не знаю. Эриксон. Хорошо. Пускай вы ненавидите ярлыки, и все же... “Во-первых, здесь я не пациентка”. Кто же она? (Зейг смеется.) Эриксон. Что представляет собой та нереальность, которую она выражала? Зейг. Гм-м... Эриксон (начинает читать стенограмму). “Моя тетушка привела меня сюда два дня назад. Я уверена, что у нее были добрые намерения”. Ни один параноик никому еще не приписывал добрых намерений. Поэтому здесь присутствует нереальность, допускающая добрые намерения. — 88 —
|