11 ро-американская, европейская, наконец, наша, отечественная. Все эти традиции называют и определяют предмет эргономики по-разному. «Дисциплина, называемая в России эргономической (от греч. ег§оп — работа и потоз — закон), в Европе называется Ещопогше, а в США — Нитап РасЮгз, Нитап Еп§теепп§. Наиболее контрастное "эргономике" понятие — "Нитап РасЮгз" стало в перестроечное время более знакомо россиянам в совсем ином, политизированном контексте — комплекс переменных, оказывающих влияние на эффективность общественного производства и связанных с мотивацией, системой ценностей, материальными и духовными условиями существования человека...». Однако американские ученые Д. Мейстер и Дж. Рабидо использовали его в совсем другом смысле. Они называли так предмет своей научной дисциплины. По определению Мейстера и Рабидо, «человеческие факторы — это переменные, влияющие на характеристики (возможности и ограничения) человека; характеристики (особенно конструкции) отдельных машин; отношения между ними» [цит. по: 3, с. 21-22]. Для сравнения Е. Б. Моргунов приводит определение предмета эргономики, используемое в отечественной традиции: «Предметом эргономики как науки является комплексное изучение закономерностей взаимодействия человека (группы людей) с техническими средствами, предметом деятельности и среды в процессе достижения целей деятельности и при специальной подготовке к ее выполнению. Эргономика является одновременно и научной, и проективной дисциплиной» [3, с. 22]. Однако такое определение значительно сужает первоначальное понимание эргономики, где предметом был человек труда (а не только человек во взаимодействии с «техническими средствами»). Таким образом, в последние десятилетия все же наблюдается некоторое сужение (обеднение) понимания «комплексного» изучения человека в труде. А сам эргономический подход все больше соединяется с инженерно-психологической традицией в психологии труда. Для более полной реализации идеи интеграции знаний о труде наиболее перспективным представляется подход, в основе которого лежит выделение «первичных человеческих ценностей», реализуемых через труд. Именно такие ценности могли бы стать своеобразным ядром, вокруг которого выстраивалось бы новое знание о труде. А в качестве «первичной человеческой ценности» можно было бы взять «чувство собственного достоинства» [6], ради которого человек и деньги зарабатывает, и ценности культуры создает, и непростительные ошибки совершает. Выделение чувства собственного достоинства в качестве отправной точки для анализа проблемы труда ставит и другой вопрос: каким должен быть достойный смысл трудовой деятельности? Но, как отмечал еще В. Франкл, смысл не может быть дан человеку в готовом виде, он — 9 —
|