Теория языка

В центре учения Милля такое сравнение: имя собственное подобно знаменитой красной черте разбойника из «Тысячи и одной ночи». Из сотен домов, до того похожих, что их ничего не стоит перепутать, разбойник хочет позднее снова найти определенный дом и с этой целью делает на нем отметку — красную черту. Милль считает, что имена собственные не что иное, как такие красные отметки, то есть диакритики. Тот, кто критикует Милля, мог бы и должен был бы сразу же заглянуть в глоссарий; ведь имена собственные, как правило, прикрепляются не так, как красная черта, они не пишутся на лбу, с тем чтобы, прочитав их, можно было бы отличить Иоганна от Якова. Именами собственными наделяют при крещении или в ином случае, но при этом полагаются на то, что разграничение объектов уже осуществилось и назывной знак безропотно функционирует в языковом общении post hoc[184]. В другом месте этой книги уже обсуждался вопрос об именах, фактически прикрепленных к обозначаемому; там в общесематологическом аспекте рассматривалось «симфизическое» окружение назывного знака. Здесь мы изложим сравнение Милля лояльно, а не с позиции выискивающего ошибки критика и последуем за великим логиком по тому пути, который он нам указывает. Вместе с ним мы осмыслим тот факт, что однажды распределенные имена уже не задают вопроса: то, что я называю «Montblanc», действительно белая гора? Милль пишет:

«Когда мы произносим имя собственное и, указывая на человека, говорим: это Браун или Шмидт либо, указывая на город, это Йорк, тем самым мы не сообщаем слушателю никаких сведений, никакой информации, кроме имен. Давая ему возможность идентифицировать отдельные предметы, мы можем связать их с теми сведениями, которыми он располагал о них раньше. Говоря: это Йорк, — мы можем тем самым сообщить слушателю, что в этом городе есть кафедральный собор, но лишь в силу того, что он слышал о Йорке раньше, а не благодаря смыслу, заключенному в самом имени. Дело обстоит иначе, если о предметах сообщают посредством соозначающих имен (коннотирующих имен). Говоря: «Город выстроен из мрамора», — мы, возможно, сообщаем читателю совсем новые сведения, причем это связано с самим значением сложного коннотирующего имени «построен из мрамора». Подобные имена — это не просто знаки предметов, изобретенные для того, чтобы мы имели возможность думать и говорить об отдельных предметах; это знаки, связанные с атрибутом, своеобразная ливрея, в которую атрибут наряжает все предметы, о которых известно, что они им обладают. Это не простые знаки, а нечто большее — знаки, наделенные значением, и со—означение, коннотация, и составляет их смысл»[185] (выделено мною. —К.Б.).